Оноре швырнул комок овсянки, тот попал в щеку Жана Ги, а с нее упал на макушку Анни.
Жан Ги вытащил ошметок из ее волос, рассмотрел и сунул себе в рот.
– Ты стал настоящей гориллой, – хмыкнула Анни.
Супруг принялся ощупывать ее голову, подражая обезьяне, ищущей блох у своей «половины»; Анни рассмеялась, а Оноре опять кинул шарик из каши.
Жан Ги предполагал, что Анни никогда не будет самой красивой женщиной в собрании. Посторонний человек и не посмотрит на нее во второй раз.
Но если бы кто пригляделся, то, вероятно, обнаружил бы то, что Жан Ги смог увидеть лишь спустя много лет и ценой развалившегося брака. Увидеть, как прекрасно счастье. А Анни Гамаш излучала счастье.
Ему было известно наверняка, что она всегда будет не только самым умным человеком в любом собрании, но и самым красивым. А если кто-то этого не видел, то это уж были его проблемы.
Он отстегнул от стула сына, взял его на руки и пошел с ним к двери.
– Желаю хорошего дня, – произнес он, целуя обоих.
– Секундочку, – сказала Анни. Она сняла с Жана Ги нагрудник, вытерла его лицо и предупредила: – Будь осторожен. Боюсь, как бы это не оказалось сортиром на два очка.
– Глубокая выгребная яма? – Жан Ги отрицательно покачал головой. – Non. Это последнее заседание. Думаю, им придется признавать, что проведенное расследование было тщательным. А куда деться? И поверь мне, когда они разберутся в фактах, им придется поблагодарить твоего отца за то, что он сделал. Они поймут, что выбор у него был говенный и он сделал то, что должен был сделать.
– Пожалуйста, не произноси таких слов в присутствии ребенка. Ты хочешь, чтобы слово на букву «г» стало первым словом, которое он произнесет? – сказала Анни. – Я согласна. У папы не было выбора. Но они могут посмотреть на дело по-другому.
– Тогда они слепцы.
– Тогда они люди, – вздохнула она, беря Оноре. – А людям нужно местечко, где они могли бы спрятаться. Я думаю, они прячутся за его спиной. И готовятся вытолкнуть папу в клетку с хищниками.
Бовуар быстро прошел до метро и поехал на последний, как он не сомневался, допрос, перед тем как все вернется к норме.
Он шел, опустив голову, сосредоточившись на тротуаре, припорошенном снежком, под которым скрывался лед.
Один неверный шаг – и жди неприятностей. Вывернутой лодыжки. Сломанной кисти при попытке предотвратить падение, а может, и расколотого черепа.
Сильнее всего тебя ударяло то, чего ты не видел.
И теперь, сидя в зале заседаний, Жан Ги Бовуар спрашивал себя: а не была ли права Анни и не упустил ли он что-то?
Глава четвертая
– Кто вы? – спросил Гамаш, подаваясь вперед и вглядываясь в человека, сидящего во главе стола.
– Вы уже знаете, сэр, – сказал Бенедикт.
Пулио говорил медленно. Терпеливо. Мирне пришлось опустить голову, чтобы скрыть удивление и удовольствие.
– Он – но-та-ри-ус.
Молодой человек чуть ли не похлопал Гамаша по руке.
– Oui, merci, – поблагодарил Арман. – Я это понял. Но Лоренс Мерсье умер шесть месяцев назад. Так кто же вы?
– Здесь все написано, – сказал Мерсье. Он показал на неразборчивую подпись. – Люсьен Мерсье. Лоренс – имя моего отца.
– И вы тоже нотариус?
– Да. Я принял практику моего отца.
Гамаш знал, что в Квебеке нотариусы скорее выполняют функции юристов, чем клерков. Они занимаются всем – от сделок с недвижимостью до брачных контрактов.
– Почему вы используете его бланки? – спросила Мирна. – Это вводит в заблуждение.
– Это экономично и экологично. Я ненавижу бесполезные траты. Я использую бланки отца, когда руковожу тем, что было его бизнесом. Клиентов это избавляет от ненужной путаницы.