Я ненадолго остановилась возле дверей крытого двора. Сад украшали ленты и фонарики, дающие красный, кремовый и небесно-голубой свет. Дальше мой путь лежал к самому большому внутреннему двору поместья. Там расставили триста стульев, и все их заняли придворные Тамлина. Затем я пройду по широкому проходу, где на меня будут глазеть с обеих сторон. Проход окончится возвышением и… Тамлином, терпеливо ожидающим моего появления.
Перед заходом солнца Ианта освятит и благословит наш союз, выступая от имени всех двенадцати верховных жриц. Ианта намекнула мне, что жрицы рвались сюда, но она, благодаря своей дипломатии, сумела спасти меня от встречи с остальными одиннадцатью. Либо она действительно оберегала мой покой и силы, либо ловко стянула все внимание на себя. Возможно, и то и другое.
У меня пересохло во рту. Я молча смотрела, как Асилла расправляет шлейф моего немыслимого платья. Хорошо, что это происходило в тени садовых дверей. Ненавистные мне гипюр и шелк снова зашелестели и зашуршали. Мои руки обтягивали длинные – до локтя – перчатки. Асилла сунула мне букет бледных цветов. Я сжала его так сильно, что едва не смяла стебли.
Да, моя татуировка скрылась под шелковыми перчатками. Ианта вручила их мне сегодня утром, достав из шкатулки, отделанной внутри бархатом.
– Ты только не волнуйся, – шепнула мне Асилла.
Предзакатное солнце делало ее лицо цвета древесной коры медово-золотистым.
– А я и не волнуюсь, – хрипловатым, не своим голосом ответила я.
– Ты напоминаешь мне младшего племянника, когда ему стригут волосы.
Асилла закончила расправлять и отряхивать многочисленные складки моего шлейфа. Она шикнула на стайку служанок, решивших тайком полюбоваться на меня перед началом церемонии. Я сделала вид, что не замечаю ни их, ни толпу гостей, рассевшихся во дворе, и сосредоточилась на сдувании несуществующих пылинок с перчатки.
– Ты чудесно выглядишь, – тихо сказала мне Асилла.
Я не сомневалась: она того же мнения о платье, что и я, но поверила ее словам. Я даже поблагодарила ее.
– А вот голос у тебя такой, словно ты собралась на собственные похороны.
Я изобразила улыбку. Асилла в ответ округлила глаза. В это время двери распахнулись – сами собой или под напором бессмертного ветра, – и я услышала негромкую музыку. Асилла слегка подтолкнула меня вперед.
– Ты и глазом моргнуть не успеешь, как все кончится, – пообещала она, направляя меня на закатное солнце.
Все триста гостей встали и повернулись в мою сторону.
Мне вспомнилось другое событие, собравшее не меньше, а то и больше зрителей, – мое последнее испытание в недрах Подгорья. И тогда меня окружали разодетые, сверкающие драгоценностями зрители и зрительницы. Я старалась не вглядываться в лица.
Позади донеслось покашливание Асиллы. Она подавала мне сигнал: пора двигаться. Идти по проходу, к возвышению.
К Тамлину.
В сад я спускалась по короткой лестнице. У меня подгибались колени, и каждый шаг требовал изрядного напряжения сил и воли. Тамлин облачился в зеленый, расшитый золотом камзол. На голове сверкала корона из лавровых листьев. Сегодня Тамлин предстал передо мной таким, какой есть, без магических ухищрений, позволяющих несколько притушить его красоту. Все его великолепие предназначалось мне.
Я смотрела только на него, на моего верховного правителя. И Тамлин смотрел только на меня. Наконец я сошла на мягкую траву, усыпанную лепестками белых роз…
Вперемешку с красными.
Они напоминали капли крови и тянулись до самого возвышения.
Я заставила себя смотреть на Тамлина. На его горделиво расправленные плечи и высоко поднятую голову. Он и представить не мог, какой сокрушенной я была в душе и сколько темноты жило во мне. Я ощущала себя недостойной этих белых одежд. Даже мои руки в шелковых перчатках представлялись мне отвратительно грязными.