– Милый, тебе надо быть поэтом. Ты так тонко подмечаешь все оттенки нашего города (да, врала самозабвенно, не признаваться же, что ранее я Питер лишь на картинках видела).

– Забываю, что ты уже много лет живёшь в столице, – усмехнулся Григорий, – для меня наш хмурый город всегда окутан своим, только ему присущим очарованием. Даже если убрать все архитектурные изыски, Петербург останется с только ему присущим норовом и уникальной палитрой. Он по-настоящему живой.

Но полюбоваться видами города нам не удалось, разыгралась слякотная мартовская метель, небо заволокло низкими свинцовыми тучами, стало темно, будто поздним вечером. Занавеси на окнах пришлось плотно запахнуть, чтобы в них не летел снег, подгоняемый рассвирепевшим ветром.

Утомлённая тряской, задремала на плече у князя и проснулась, когда он ласково погладил меня по щеке.

– Просыпайся, ангел мой, приехали.

– Уже? – Хлопала я сонными глазами. Отодвинула шторку, кареты стояли в большом дворе. Передо мной возвышалась похожая на подкову облицованная мрамором лестница, двумя рукавами спускавшаяся с веранды бельэтажа (прим. автора – второй снизу этаж особняка, на котором расположены парадные залы и комнаты). Сыпал мокрый снег, закрывая и без того скудный обзор.

– Пойдём, – князь ловко выбрался наружу, обернувшись, протянул мне руку, – вот ты и дома.

Обуреваемая любопытством, спустилась на землю. Сновали слуги, занося вещи, рядом с другой каретой стояли смущённые Веся и Варя, нянюшка уже была подле телеги, ловко руководя разгрузкой багажа.

Мокрые хлопья настырно лезли в лицо и за шиворот, невольно поёжилась. Григорий, заметив это, кивнул девушке и лакею и повёл меня в дом.

Сразу за широкой двустворчатой дверью, откуда то и дело выходили и заходили слуги, стоял толстенький старичок приятной наружности. Небольшого роста, с блестящей розовой лысиной и густыми, совершенно седыми, тщательно ухоженными, усами и бородой. Пухлые ручки он сложил на круглом брюшке, следя за людьми. Лицо его светилось добротой, от уголков глаз бежали лучики-морщинки, нос картошкой слегка красноват. Он был похож на мультяшного Санта-Клауса, которого переодели в безукоризненный серый кафтан с широкими полами, серые же кюлоты и белоснежные чулки.

Заметив нас, он вытянулся по стойке смирно:

– Ваше Сиятельство, добро пожаловать домой. Рад, что вы хорошо добрались. Надеюсь, воды пошли вам на пользу, – старичок расшаркался кланяясь.

– Графиня, – князь принял отстранённый вид, – позвольте вам представить мажордома, лучшего в своём деле, Савелия Антиповича.

– Рада познакомиться с вами, – улыбнулась я старичку.

– Ваши комнаты готовы, – мажордом указал на лестницу, что вела со второго на третий этаж.

– Благодарю вас, – кивнула ему.

За старичком стояла сухопарая невысокая женщина лет сорока, я не сразу обратила на неё внимание. Она выступила чуть вперёд, и Григорий, заметив её, обернулся ко мне:

– А это экономка, Лукерья Захаровна.

Женщина поклонилась:

– Рада приветствовать вас дома, Ваше Сиятельство, Александра Николаевна. Мы ждали вас на несколько дней позже, прошу простить небольшую заминку, сейчас подадут ужин.

– Спасибо, Лукерья Захаровна. Будьте добры позаботиться о моих людях, – кивнула в сторону Веси и Вари, что робко стояли в уголочке.

– Займусь этим сей же час, – поклонилась экономка, кивнула парню и девушке и вышла вместе с ними.

Решила, что все «политесы» с дворней соблюдены и можно отправляться к себе. Мы с Григорием прошли через широкий холл, я старалась не сильно вертеть головой по сторонам. Интерьер не просто впечатлял, он был восхитительным! Его доминантой была широкая мраморная лестница, покрытая толстым ковром цвета карамели. Я старалась не удивляться, напустив на себя безразличный вид, но подобные хоромы попадались мне только на картинках в книгах. Стены холла молочно-белого цвета были богато украшены барельефами, высокие сводчатые потолки тоже были облагорожены лепниной, но меня поразили зеркала. Они были вмонтированы по бокам от дверей и служили скорее украшением комнаты, нежели выполняли свои утилитарные функции. Их главной особенностью были рамы, казалось, что это расплывшаяся золотая лава обтекает полотно, отдельные «потоки» ажурные, словно зимние узоры на окнах, спускались прямо по зеркалу, создавая в отражении неимоверный по красоте рисунок. Мамочки мои, Григорий говорил, что у меня небольшой дом в столице. Какие же тогда большие, если этот особняк в три этажа для него маловат. Впрочем, я забываю, кем являюсь здесь. Пора привыкать, Татьяна Демьянова, обитательница спального района захолустного городка.