– Откуда я знал, что они ценные?! – завизжал отрок. – Валялись на чердаке! Кто о них помнил?

– Ты их проиграл! – Старуха схватилась за сердце. – За что мне такое наказание?

– Я их продал за двадцать тысяч!

– Которые ты был должен?

– Ну…

Еще одна пощечина.

– А что мне оставалось делать?! – орал Ефим. – Да, я был должен! Я проиграл! Этот гад хотел нашу дачу, а я уговорил его взять эти идиотские карты! За двадцать тысяч, представляешь?! Как я мог отказаться? Я ведь не знал, что заявится этот богатей!

– Ты должен был знать!

Дискуссия вновь перешла в стадию рукоприкладства. Старуха лупила неразумное чадо, отпрыск подвывал и закрывал руками голову, Чернышев угрюмо молчал и прислушивался, надеясь, что разгоряченные Мамоцких упомянут имя таинственного гада.

– Ты должен был понять, что если один идиот согласился заплатить за карты двадцать тысяч, то обязательно найдется другой, который заплатит в два раза больше! Даже в два с половиной раза больше!!

– Но как я мог это понять?!

– Ты ведь Мамоцких, Фима! Предки тяжелым трудом собирали имущество! Ночи не спали! Горели на работе! Себя не жалели! А ты пустил все по ветру!

– Он коллекционер! Он чокнутый коллекционер!!

Роберто подождал, пока физиономия чада не станет цвета вареного рака, откашлялся и громким голосом спросил:

– Карт у вас нет?!

Мамоцких притихли.

– Шкатулки у вас нет?

– Нет.

На Ефима было жалко смотреть. Воловьи глаза наполнились слезами, губы и пальцы дрожали, но мальчик-переросток не плакал, сдерживался, мама вырастила его стойким.

– Я хочу знать, у кого сейчас находится моя шкатулка.

– Сколько вы заплатите за информацию? – Старуха взяла переговоры в свои руки. – Нам нужны деньги.

– Сотня вас устроит? – брезгливо поинтересовался Чернышев, открывая бумажник.

– Пять тысяч, – отрезала мадам Мамоцких. – Наличными.

– И думать забудьте.

– В таком случае до свидания.

– В таком случае мне придется организовать вам неприятности, – вздохнул Роберто. – Поверьте, я приму это решение без радости, но лучше я заплачу бандитам, чем…

– Я тебе покажу неприятности! – взорвалась старуха, и бородавка победоносно взлетела вместе с вздернутой верхней губой. Обнажились зубы. – Ты у меня эти неприятности на всю жизнь запомнишь! Да ты знаешь, кто я? Ты знаешь, с кем связался?! Мы Мамоцких, щенок! Мамоцких!! Мы эту страну строили! Тебя полиция в порошок…

Чернышев устало вытащил из наплечной кобуры пистолет – наблюдательное семейство не заметило эту деталь его туалета – и выстрелил в дубовый буфет. Грохот выстрела и звон разбитого стекла заставили старуху заткнуться и вновь схватиться за сердце, а чадо – соскочить со стула на пол. Через полминуты над столешницей появились робкие воловьи глаза.

– Теперь мы можем поговорить, как взрослые люди, – улыбнулся Роберто.

Мамоцких жестами показали, что они не против.

– Вот и славно.

Чернышев не боялся, что выстрел привлечет чье-либо внимание: карманная «беретта» звучала довольно приглушенно, к тому же дом Мамоцких располагался далеко от соседских построек. Демонстрируя семейству свою уверенность, Роберто медленно прошелся по гостиной, постоял, задумчиво почесывая стволом пистолета затылок, после чего продолжил интересную беседу:

– Значит, так, друзья. Вашу ценную информацию я оцениваю в полсотни. Это большие деньги, и они вам пригодятся. Согласны?

Спорить с графом Чернышевым никто не стал. Роберто улыбнулся и вытащил из бумажника несколько потрепанных ассигнаций.

Едва он захлопнул дверцу «Ягуара», бронированную, с наглухо тонированными стеклами, непрозрачная перегородка, делящая салон на две части, бесшумно опустилась, и Клаудия небрежно произнесла: