– Тут и погреб имеется. – Доктор ногой убрал грязную тряпку, которая, надо полагать, некогда была ковром. – В погребе, если вдруг услышишь что, отсидишься.

Под тряпкой обнаружился пол. Обыкновенный.

– Смотри. Сюда вот нажать надобно… – Доктор надавил на доску, которая ничем-то среди иных не выделялась. – Посильней нажать… заедает слегка, но я смажу, я масло взял.

Он возился в этом доме до вечера. Перестилал кровать, перетряхивал матрац, содержимое которого давным-давно превратилось в труху. И вновь вздыхал, а вздохи эти донельзя раздражали Ийлэ.

Она не останется в этом ужасном месте!

– По ночам уже прохладненько, но там шкуры есть и одеяло, а печь разжигать не надо, дымить будет, еще внимание привлечет…

Доктор ушел, когда наступили сумерки. И тогда, пожалуй именно тогда, Ийлэ испугалась по-настоящему. До этого-то дня она никогда одна не оставалась.

В крохотном грязном доме.

В лесу.

Лес не пугал, в отличие от дома…

– У меня была еда и одежда, и, наверное, все было не так плохо, как мне казалось. – Ийлэ обняла себя. Она сидела, уставившись на столик, на кольца, брошки и цепочки, которых было как-то слишком уж много. И, наверное, это правильно, девочкам положено, чтобы украшений было много.

Вот племянницам Райдо тоже покупали цепочки. И колечки. И еще какую-то ерунду, мелкую, но красивую. Матушка выбирала, а у нее вкус идеальный, все говорят. Ей наверняка понравились бы кольца, возможно, настолько понравились бы, что она захотела бы забрать их.

В своем ведь праве.

Альва… альва чужая… и, наверное, матушка решила бы, что с альвы достаточно и того, что ей позволяют жить при доме.

– Я просидела там несколько дней… а когда пришли они, – Ийлэ раскачивалась, все так же себя обнимая, – лес меня предупредил. И я спряталась. В погребе спряталась. Все вещи с собой забрала… я думала, что никто не поймет, что в доме кто-то есть… глупая…

– Наивная.

– Или решат, что если и был кто, то он ушел.

Запах ее бы выдал.

В лесу, быть может, у нее и получилось бы уйти. Лес для альвы – дом родной, а вот погреб – ловушка, из которой не выбраться. Будь она постарше, сообразила бы…

– Я слышала, как они ходят… а потом крышка поднялась. Ее не взломали, ее открыли… на ту самую доску… я уже потом поняла, когда… когда время появилось подумать.

Ийлэ отвернулась и губу прокусила. До крови.

И Райдо понятия не имел, как успокоить ее, избавить от этой боли, которой она не заслужила.

Никто не заслужил такого.

Он снял мизинцем каплю крови.

– Я не позволю обидеть тебя. Никому. Клянусь.

Слова, всего-навсего слова. И вряд ли Ийлэ поверит им.

– Спасибо.

Тоже слово.

А ранка на губе зарастает. И эта ее неловкая улыбка, которая настоящая, стоит многого. Наверное, когда-нибудь Ийлэ вновь научится улыбаться. И, быть может, радоваться жизни.

Райдо постарается, чтобы так и было.

– Думаешь, отец собирался договориться и…

…и паче того, верил, что договор почти заключен. Именно. Теперь все сходится. Убрал дочь, но жену оставил. Наверняка оставил бы и Ийлэ, однако супруга настояла, а он решил не спорить по мелочам.

Он был уверен, что нашел выход.

Не он, но кто-то, кто взял на себя роль посредника, кто знал, чем владеет скромный ювелир… посредник должен был видеть все драгоценности. Более того, получить аванс.

Кто станет разговаривать без аванса?

И когда в городе появились чужаки, ювелир решил, что псы безопасны… правильно, будь кто-то другой, более адекватный… не повезло.

Посредник, игравший за себя.

Дайна.

Бран с его жаждой крови, которую можно было утолить…

…и тогда драгоценности забрали?