Задачей Фени было приманить Муху, вывести её из вольера и спрятать в детской. Муха бросилась за едой и зацепилась ошейником за только что снятый навесной замок. Заскулила. И Герда бросилась на защиту, схватив Феню за руку.

Когда Иван прибежал, Муха уже доедала добытую матерью сосиску. А Герда отошла в сторону, не то что-то осознав, не то получив то, что хотела. Материнская забота во всей красе.

— Как же вы так уследили-то, следаки? — не сдержалась фельдшер, а Иван на неё посмотрел так грозно, что даже я заволновалась.

— Мы ответим. Но перед Фру.

— Имя-то какое… назовут, тоже мне, — и фельдшер отвернулась, махнув на нас рукой как на пропащую семью.

Скорая остановилась перед больницей, и когда Феню уже увезли в палату, а нас оставили одних в коридоре, Иван взял меня за плечи и сказал: «Можно».

А я разревелась так, как, кажется, не плакала с детства.

— Феня… почему Феня Фру… — выдавила я.

— А как же её зовут? Франсуаза — Фру.

— Как лошадь Вронского?

— Да, — Иван оторвал мою голову от своего плеча, будто это требовало невероятных усилий, потому что я вросла в него как дерево в почву. — А по вашему она Феня? Как офенское наречие?

— Да, — усмехнулась я.

— Вы в ужасе? Вы не виноваты. Идёмте, сядем у палаты.

И он чуть ли не потащил меня за собой.

Мы сели на неудобные кресла, и как-то естественно вышло нам срастись руками, обнять друг друга и молчать. Я уже не плакала.

— Мне должно быть стыдно? — в какой-то момент спросила я, и Иван крепче меня обнял.

— Нет. А мне?

— Нет.

— Кто виноват?

— Никто.

— Верно. Вот так и будем думать. А потом купим Максу собаку, Фруше большую порцию вредной еды, а Элле печатную машинку.

— Кто такая Элла? — нисколько не сомневаясь, что речь о Микелле, спросила я.

— По вашему она…

— ...Мика.

— Как певец?

— Как девочка из страны Оз?

Мы продолжили сидеть в молчании. Ещё немного тишины. Больница будто вымерла, и от этого становилось страшнее, поэтому я продолжила говорить.

— Зачем машинка? Стихи?

— Да. Она мне сказала, что хочет машинку.

— Да… поняла.

И снова тишина. И не то что бы вопросов нет, чтобы задать. Куча. Но всякий раз, как мы погружались в эти тягучие паузы, становилось и мучительно хорошо, и столь же мучительно больно.

— Не верится… близнецы… как им объяснить? Если купить собаку или отдать Муху, решат, что им всё можно, — шепнула я, противореча собственным словам, сказанным ранее.

— Я не знаю, какое решение верно. Если бы мы могли спросить у их матери, мы бы это сделали, но увы, это не в наших силах, верно?

Оксана… да, её тут нет.

— Почему она не с нами? — я отстранилась от Ивана, почувствовав жгучий стыд.

Я тут разыгрываю чью-то жену, а там Оксана изводит себя.

— Всё время задаю себе этот вопрос, — пожал плечами Иван, будто поняв, что я имела ввиду отстраняясь.

— Королёвы? — позвал врач, выходя из палаты. — Швы наложили, жить будет. На перевязки дважды в день, инструкции, когда швы снимем. Повязки не мочить, остальное расскажет сестра.

И ушёл. Мне захотелось разбежаться и повиснуть на его спине, чтобы услышать ещё хоть что-то, но вместо этого я пошла к Фене, которая махала нам перебинтованной рукой.

— Ну что, Фруша, жива? — весело спросил Иван.

— Жива, — ответила она. — Я эт… больше не пойду, куда близнецы попросят!

— Очень правильно. И никогда не ходи к собакам, которых не знаешь! Никогда! — потребовала я. — Даже если тебе уже будет двадцать и попросит Макс! Поняла? Иди ко мне!

— И ты со мной пойдёшь? — она поиграла бровями, совсем как взрослая.

— Нет. Надаю Максу по мягкому месту, — я села на край её кровати и взяла за здоровую руку.