И что же за клад вынул он оттуда?

Хотите – верьте, а хотите – нет, а вынул он завернутого в шелковый платок дохлого попугая…

Почесал Жилло в затылке. Клад, однако!… Подумал, что хитрые моряки могли нафаршировать пташку-покойницу драгоценностями – скажем, бриллиантами. Но копаться в дохлых птичьих потрохах у него охоты не было. Да и поди сбудь драгоценности в чужом городе. Как раз на неприятности нарвешься. Потому взял Жилло платок, а попугая сунул обратно в сундук и закопал.

Платок же ему понадобился для колена. Как он треснулся, перебираясь через водопад, так до сих пор и болело. Жилло знал, что лучше всего в таком случае – туго перебинтовать ногу. Вот и воспользовался пестрым шелковым платком. Вроде полегчало. Подумал Жилло, что нужно будет потом повязку и штаны местами поменять – чтобы повязка все-таки снизу, а штаны все-таки сверху. Когда «потом», он и сам не знал. А просто пошел прочь от попугаевой могилы.

Поскольку местности он не знал, то и вернулся к кабачку с баркасами. Там уже последние посетители разбредались. И посуду прибрала бойкая девка, которой вынь да положь общих мужей, и недоеденную треску – соответственно.

От кабачка рукой подать было до гавани. Собственно, от города к этой гавани вела дорога, а кабачок стоял в сотне шагов от той дороги, но от него тянулась туда и своя, особая тропинка. И на той тропинке хорошо было в засаде сидеть, потому что окружали ее высоченные валуны. Жилло подумал – надо же куда-то двигаться, почему бы и не в гавань? В конце концов, в его дурацком положении матросом наняться – еще не самый скверный выход. Травознаем он был, браконьером был, сторожем на рынке был, слугой графским тоже был – матросом не был!

Похромал Жилло к гавани, соображая, когда же наконец рассветет. Ночи летом короткие. Моряки на судах поднимаются рано. Поужинал он на лекарской кухне плотно. Голод до утра не проснется. Часика полтора-два можно подремать на берегу – а потом…

Тут тропа сделала поворот, и Жилло – с ней вместе. Прямо в глаза ему з-за валуна – факел! Что еще за полуночные гуляки к кабачку бредут? А это нос к носу с Жилло столкнулись двое из той четверки, что попугая хоронила. Старший и тот, что лопату нес!

– Эге! – говорит басом старший, ткнув пальцем в колено графского слуги. – А платочек-то знакомый!

– Вот так всегда, – добавляет его спутник, вытягивая из-за раструба грязнейшего ботфорта ножичек с пол-сабли, не меньше. – Идешь за позабытым поясом, а находишь платочек…

– Напрасно ты меня тогда убеждал, Мак, что не для чего за пивом пояс расстегивать, – и тут старший тоже достает из-за своего раструба что-то похожее. – Видишь, кабы я тебя послушался, мы бы за поясом не вернулись и платочек свой не повстречали!

– Вы, капитан, правы в том рассуждении, что в стянутое брюхо много пива не вольешь, – философски отвечает юный владелец лопаты, – но распущенное брюхо отнюдь не способствует бдительности. А мы ее, видать, утратили, раз этот равноправный собрат за нами смог бесшумно пойти и платочком нашим разжиться…

Жилло давно бы деру дал, несмотря на колено, да только держат его два ножа с двух сторон, один в желудок уперся, а другой – в печенку, и неизвестно, что хуже.

– Я бы таких собратиков на реях вешал, – задумчиво сообщает капитан, – и знаешь, Мак, получал бы от этого огромное удовольствие… Придется нам с тобой теперь возвращаться, искать могилку, опять Дублона в сундучок укладывать, опять закапывать…

– Не придется, – наконец обрел дар речи Жилло. – Я когда понял, что там нет ни золота, ни драгоценностей, попугая обратно похоронил. Не верите – я вас сам туда отведу и покажу.