И лишь утром, проснувшись и посмотрев на часы, я поняла, что крепкий и глубокий сон — это тоже нервное. Стрелки показывали половину десятого, из-за штор падали косые полосы солнечного света, а на телефоне светились два непринятых вызова от Кембритча.

Я поспешно набрала его, чувствуя, как от паники и желания закурить начинает потряхивать. Даже зубы заныли — я прижалась щекой к подушке, потерлась об нее, зажмурившись, и снова ощутила укол страха, когда услышала хриплый голос Люка:

— Доброе утро, детка. Только проснулась или пряталась от меня?

— Спала, — призналась я с нервным смешком. — Но спрятаться все равно хочется. Как дела, Люк?

«Ты знаешь, я беременна».

— Я прошу тебя стать моей женой, Марина, — проговорил он то, что я так боялась услышать. Хотя чего уже бояться-то?

«Я беременна, черт, черт, черт!!!»

— Ничего не получилось, да? — сдавленно спросила я.

— Меня сделали, детка, — просто сообщил Люк и напряженно замолчал. А я все не могла заставить себя открыть рот и сказать «да».

— Я приду к тебе, — решилась я. — Поговорим. Хорошо, Люк? — В голосе появились просящие нотки, и я разозлилась. — Мне надо тебе еще кое-что сказать.

— Ты заставляешь меня нервничать, — усмехнулся он. — Сейчас не скажешь?

— Нет.

«Потому что я хочу видеть твое лицо, когда ты узнаешь».

— Я приду через… — Я взглянула на часы. — …К двенадцати, Люк. Сейчас, соберусь с духом, позавтракаю…

— Жду тебя.

— Угу, — уныло откликнулась я. Безалаберная свободная жизнь с каждой минутой отдалялась все явственнее.

— Не грусти, детка, — насмешливо и чуть виновато сказал Кембритч своим неподражаемым голосом. — Я бы все равно добрался до тебя и вынудил выйти за меня замуж. И, клянусь, я рад, что это будет так скоро. Мне не хватает тебя в моей постели.

Я улыбнулась и закрыла глаза от удовольствия. И язвительно напомнила:

— Я еще не дала своего согласия, Люк.

Короткий, все понимающий смешок.

— Жду тебя, Марина. К двенадцати.

Я немного повалялась в постели, не желая вставать в новую пугающую жизнь. На тумбочке рядом с кроватью лежал мешочек с иглами — и каждый раз, когда я смотрела на него, по телу пробегал холодок.

Наконец я так устала бояться, что села на кровати, решительно сунула руку в мешок, закусила губу, закатала рукав пижамной кофты — и воткнула иглу в левую руку. По телу пронеслась обжигающая волна — и я застонала, упав на бок, глотая слезы и судорожно дергая ногами.

Это было невыносимо больно. Зато потом, когда ожоговые ощущения ушли, я сразу успокоилась. Хуже этого точно ничего не может быть, поэтому я перестала оттягивать неизбежное, встала и пошла в душ.

За поздним завтраком собралась вся наша уменьшившаяся семья. Обычно в десять все уже занимались своими делами, но, видимо, крепкий сон после вчерашнего накрыл не только меня. И если Василина и Мариан были обеспокоены, как и отец, а Каролинку интересовало только то, какое я надену платье, то Алинка имела вид чрезвычайно рассеянный и немного безумный. Вилкой она ковыряла омлет с пряными травами, что-то шептала, сердито хмурясь и повторяя свою бессмыслицу. Иногда подносила кусочек ко рту, даже делала кусательное движение — но вилка уходила в сторону, а сестричка снова начинала бормотать.

— Ребенок, — позвала я настойчиво, когда так и не съеденный омлет шлепнулся обратно в тарелку. Алина вздрогнула, сфокусировала на мне взгляд. — Поешь, — я кивнула на пустую вилку, и она недоуменно перевела взгляд на прибор. — Будет обидно, если ты не сдашь свой жутко важный экзамен только потому, что от голода упадешь в обморок.