Виктория оставила следующую запись об их последней встрече: «Я вошла одна. Бедняжка леди Флора лежала на диване, настолько худая, насколько вообще может быть живой человек, скелет, да и только, но с таким животом, словно ждала ребенка. (…) Обхождение ее было дружелюбным. Она уверила меня, что ни в чем не нуждается и благодарит меня за все то, что я для нее сделала, и что рада видеть меня в добром здравии. Я отвечала, что хочу навестить ее, когда она поправится, но она схватила меня за руку, как будто хотела сказать “Мы не увидимся больше”»[59]. Ни тени сочувствия, просто констатация фактов, сдобренная изрядной долей самооправдания – а что, ведь немудрено принять леди Флору за беременную! Когда 5 июля фрейлина скончалась, Виктория сообщила Мельбурну: «Я не чувствую раскаяния, ведь не я же ее убила».

Еще сильнее репутацию монархии подмочил так называемый «кризис фрейлин» в мае 1839 года.

Начался он неожиданно: в 1833 году парламент отменил рабство на всей территории Британской империи. Аболиционисты ликовали, ведь их многолетние усилия увенчались успехом. Но владельцев сахарных плантаций на Ямайке закон больно ударил по карману, и они не спешили подчиниться. Чтобы сломить их сопротивление, лорд Мельбурн вместе с министром иностранных дел Палмерстоном составили «Акт о Ямайке». Он сводился к тому, чтобы ввести прямое управление Ямайкой из Лондона, не считаясь с интересами плантаторов. Многие тори посчитали такие меры драконовскими. Закон был принят с перевесом всего в пять голосов – настоящая пощечина для премьера, который давно уже не пользовался авторитетом в парламенте.

Желая сохранить лицо, лорд Мельбурн подал в отставку. Он был джентльменом и умел проигрывать. 7 мая он отправил в Букингемский дворец письмо, в котором уговаривал королеву «встретить этот кризис с твердостью, присущей вашему характеру, и с той искренностью и прямотой, что проведет вас через все невзгоды».

Виктория тоже была леди, но проигрывать не собиралась.

Горестные новости она встретила потоками слез. «Все мое счастье улетучилось! Счастливая, спокойная жизнь нарушена, мой добрый, мой любимый лорд Мельбурн уходит с поста премьер-министра», – писала она. Их встреча тоже прошла эмоционально: «Я думала, сердце мое разорвется; он стоял у окна, я схватила его дорогую, любимую руку и заплакала. Я смотрела на него и твердила сквозь слезы: “Вы не покинете меня”. Я задержала его руку в своих, будучи не в состоянии отпустить ее, а он смотрел на меня с такой добротой и любовью и с трудом мог говорить, потому что ему мешали слезы. “Нет, конечно же нет”, – произнес он дрогнувшим голосом»[60]. Настоящая мелодрама.

На самом деле лорд Мельбурн как раз и собирался покинуть королеву. Он понимал, что, если его сменит премьер-тори, он уже не сможет давать советы королеве, да и встречи их придется свести к минимуму. У него оставалось время лишь на то, чтобы дать ей последние наставления.

По совету Мельбурна Виктория предложила пост премьер-министра престарелому герцогу Веллингтону. Тот ответил отказом. В свои семьдесят лет он был глуховат и, будучи знаковой фигурой в палате лордов, не пользовался авторитетом в палате общин.

Следующим кандидатом был сэр Роберт Пиль, лидер партии тори. Он уже проявил себя на политическом поприще. В 1812 году он был назначен статс-секретарем по делам Ирландии и после не раз защищал интересы ирландских католиков. В 1839 году он провел билль об эмансипации, даровавший католикам равные политические права с протестантами. Его служба на посту министра внутренних дел принесла стране немало реформ. Пиль реформировал уголовное законодательство и пенитенциарную систему, но его главной заслугой считается основание в Лондоне муниципальной полиции. В честь Роберта Пиля полицейских окрестили сначала пилерами, а затем бобби. Сэру Роберту довелось побывать премьером с 1834 по 1835 год, и он предвкушал второй срок.