Луиза Лецен, кажется, поняла, чем же берет свою ученицу Лаблаш, он ее просто любил всей душой, а дети всегда чувствуют любовь и отвечают взаимностью.

Фройлен Лецен была права, малышка Дрина очень любила тех, кто любил ее, – своего дорогого дядю Леопольда, брата матери, баронессу Шпэт, миссис Луи, служанку Феодоры, которая все чаще прислуживала ей самой, свою няню миссис Брук, дорогую сестрицу Федору, ну и конечно, свою мать герцогиню Кентскую. Но у Луизы Лецен закралось подозрение, что мать Дрина любит, потому что обязана это делать.

В самой Луизе очень счастливо сочетались исключительная строгость и требовательность с умением понять и развлечь ребенка. К тому же гувернантка тоже полюбила свою не всегда послушную, но такую живую и очаровательную воспитанницу. Девочка ответила ей тем же, Дрина на долгие годы сохранила привязанность и уважение к своей гувернантке, а в детстве и вовсе боготворила ее.

В Кенсингтоне ребенку скучно, неимоверно скучно, даже старшая сестра Феодора мечтала о том, чтобы вырваться оттуда на волю. Приученная к строгому распорядку и ответственная с малых лет, Дрина все же была живым ребенком, ей очень хотелось хоть каких-то развлечений, а играть, кроме как с Феодорой (но та намного старше) и своими многочисленными деревянными куклами, больше не с кем, вокруг только взрослые и однообразная, расписанная по минутам жизнь, в которой изредка бывали хоть какие-то развлечения.

– Феодора! – голос девочки звенел от восторга. – Феодора! Нам разрешили поехать к дяде Леопольду в Клермонт!

Радоваться было отчего, мать дома задерживали какие-то дела, и она решила отправить девочек только под присмотром Луизы Лецен. Ехать к любимому дяде да еще и самостоятельно… это ли ни повод для восторга?!

Когда, получив тысячу и одно наставление, как себя вести, а Луиза Лецен, как не допустить ничего неприличного, все уселись в карету, и та покинула пределы Кенсингтоского парка, Дрина вдруг отчетливо произнесла:

– Когда вырасту взрослой, буду ездить куда захочу, у меня будет своя софа и своя комната… и я не буду есть на обед баранину…

Вид у девочки был столь решительный, что фройлен Луизе стало смешно, но она сумела удержаться даже от легкой улыбки, потому что это вызвало бы огромную обиду ее подопечной.

Сама герцогиня в это время смотрела вслед удалявшейся карете и думала, что дочь пора так или иначе показать другому ее дяде – королю Георгу. В конце концов, никого другого из наследников второй очереди у короля нет и уже не будет, он просто обязан заботиться о девочке, ну и ее матери, естественно.

Король так не считал, о племяннице он и не вспоминал, а о ее матери слышать не хотел вовсе!

И все же, поговорив с Джоном Конроем, главным своим советчиком, герцогиня решилась на отчаянный шаг, она сама повезла дочь в королевскую резиденцию в Карлтон-Хаус. Этому предшествовала серьезная подготовка.

– Нет-нет, дорогая, реверанс должен быть куда глубже, ведь это король, а не твой учитель танцев. Пожалуйста, еще ниже.

У Дрины уже болели ноги, потому что присесть в глубоком реверансе один раз и даже десять это одно, а заниматься приседаниями полдня – совсем другое. Но девочка старательно держала спину, не подавая вида, как ей тяжело, и вовсе не капризничала. Она понимала, что предстоит что-то сверх важное, к чему обязательно нужно хорошо подготовиться.

Когда мать, наконец, удовлетворил сделанный реверанс и его повторили еще раз пять, принцессу отпустили привести себя в порядок. Герцогиня Кентская обернулась к баронессе Шпэт: