Сосредоточиться на юмористической жилке. Чтобы она появилась, придется много и методично работать, разбираться, что такое юмор. Я решила делать заготовки для шуток – записывать всякие смешные вещи, чтобы подумать, как их можно использовать.
Я, не отрываясь, смотрю на лист с изображением земного шара в разрезе. Переворачиваю бумагу. Записываю:
СМЕШНЫЕ СЛУЧАИ И ШТУКИ, КОТОРЫЕ ДЕЙСТВУЮТ НА НЕРВЫ:
– Когда Марта спросила, почему эти сеттеры тащатся от своих длиннющих бород, я удивилась: «Э-э… Что?» Оказалось, она имела в виду хипстеров.
– Когда провода от наушников запутываются.
– Люди, которые вечно задают вопросы, когда смотрят кино: «Это кто? Что она делает? Куда они пошли?» Что тут скажешь, кроме: «Please![3] Смотрите и узнаете!»
– Все, что выкладывают в соцсетях. Например, свои классные фотки. А потом жалуются, как им осточертели комплименты (Тира). Или ставят #хештеги# совершенно #нелогично. Или когда пишут что-нибудь «глубокомысленное», типа: «Так грустно. Меня никто не понимает…» Спрашиваешь: «Черт! Что случилось?» А в ответ: «Ничего. Не хочу об этом говорить». Фу-у! ТОГДА НЕ НАЧИНАЙ! (Поэтому я ушла изо ВСЕХ соцсетей. Кроме ютуба. Мне все-таки нужно быть в теме стендапа.)
– Когда папа заходит ко мне в комнату, а потом выходит и не закрывает дверь, и мне приходится кричать: «Закрой дверь!», он возвращается и ПРИКРЫВАЕТ, а не закрывает дверь. И я, такая: «О-о-о! Я же тебя просила!»
– Когда мама…
Я останавливаюсь на середине фразы. Ручка зависает над бумагой. Я собиралась написать: «Когда мама в плохом настроении и хочет, чтобы я говорила с ней по-немецки. И перестает отвечать, если я так не делаю».
Я хотела это написать. Но не написала. Потому что больше меня это не раздражает. Лучше бы раздражало. Я так этого хочу, что, кажется, сердце вот-вот лопнет. Я бы говорила по-немецки все время, пусть он у меня никудышный. Только бы она вернулась. Ich wurde immer Deutsch sprechen[4].
Бывают моменты, когда я забываю, что мама умерла. Как сейчас, когда я вдруг написала: «Когда мама…»
Само собой, я не всегда о ней думаю. Но когда вспоминаю, то в груди расползается мрак. Вылезает, как из бездонной ямы. Течет во все стороны. Кажется, мое сердце раскалывается и падает. Летит куда-то вниз, исчезает. Я не знаю, соберутся ли когда-нибудь вместе эти куски. Станет ли мое сердце снова целым.
Стираю слова. Стираю «Когда мама…». Тру, пока на бумаге не появляется дыра.
Как погладить кролика
Я иду домой через Аспуддспаркен[5]. Обычно мы с Мартой ходим вместе, но по вторникам у нее уроки банджо, believe it or not[6]. Изо всех инструментов во вселенной она выбрала БАНДЖО. Но кто я такая, чтобы судить. Как-то Марта сказала, что банджо она любит больше, чем своего младшего брата, но я не думаю, что это правда. Она это сказала после БАНДЖОТРАВМЫ – так она это называет. Это когда брат обмазал липким арахисовым маслом ее банджо, и Марта, как можно понять, не осталась равнодушной. С тех пор она зовет брата Банджоломом.
Марта хранит инструмент в черном глянцевом футляре с позолоченными застежками, внутри подкладка из зеленого бархата. Наверно, ни одна королевская корона не хранится в таком красивом футляре.
Воздух в парке холодный, прозрачный, а солнце стоит так низко, что я жмурюсь от света бледно-желтых лучей. Деревья еще замерзшие, кое-где на ветвях лежат большие охапки снега. Если я не спешу, то всегда останавливаюсь – поздороваться с кроликами. Погладишь зверушку – и словно оттаешь, на душе станет спокойно и радостно. Окей. Не любую зверушку. Не думаю, что сильно обрадуешься или успокоишься, если погладишь аллигатора. Или ядовитого скорпиона. Ну, вы понимаете, о чем я.