Побуждение это отчасти было продиктовано простым желанием посмотреть мир. Но Лог еще и стремился расширить свой профессиональный опыт. К этому времени он уже пользовался известностью в Перте благодаря своим декламациям и пьесам, которые ставил и в которых играл. Росла и его частная практика – занятия с политиками и другими выдающимися местными деятелями, которым он помогал совершенствовать их речевые способности, – хотя, когда репортеры пытались узнать имена хоть кого-нибудь из его клиентов, он неизменно сохранял тайну. «Всякому, кто выступает перед слушателями, хочется, чтобы те считали его ораторское мастерство природным даром, а не результатом долгих и терпеливых занятий», – говорил он в виде пояснения.

В Америке жили многие ведущие специалисты в области техники речи и ораторского искусства, у которых Лог был бы рад поучиться. К тому же он и Миртл явно думали о том, что, если им понравится увиденное в путешествии, можно будет поселиться за границей и выписать к себе сына и мать Миртл. Многочисленные и пространные письма, которые Миртл и, реже, Лог писали домой, дают живое представление об их поездке.

Они отправились в путь в первый день Рождества 1910 года и обогнули Австралию вдоль восточного побережья через Аделаиду, Мельбурн и Сидней до Брисбена, останавливаясь в каждом на несколько дней. Гавань Сиднея была, по словам Миртл, «потрясающа, великолепна – просто не описать». Гораздо меньшее впечатление произвел на нее Брисбен, который она нашла «ужасным местом – захолустным, нездоровым и адски жарким». Во время остановок они посещали друзей и родственников. Лайонел, или Лайни, как в письмах называла его Миртл, восхищал других пассажиров мастерством в крикете, гольфе и хоккее, а будучи прекрасным рассказчиком и используя опыт публичных выступлений, развлекал попутчиков и команду своими историями.

Вполне предсказуемо, что они вскоре начали скучать по маленькому Лори и корить себя за то, что оставили его дома. «Я не позволяю себе слишком много думать о моем малыше, чтобы не плакать, – писала Миртл в одном из своих первых писем матери. – Как он трогательно сказал на прощание: „Не плачь, мамочка…“ Не давай ему забывать меня, милая мама… Полгода пройдут быстро, и мы вернемся домой с чудесными впечатлениями, с новым представлением о жизни, полнее и шире прежнего».

Следующий этап их путешествия – переезд через Атлантику – оказался более тяжелым: первые восемь дней пути из Брисбена Лог проболел, не вставал с койки и не прикасался к еде. Дело было не только в морской болезни: питьевая вода, взятая в Брисбене, оказалась плохой; заболели многие из пассажиров. Лог был убежден, что у него свинцовое отравление. «Он совершенно не переносит качки, бедняжка. Не знаю, что сталось бы с ним, если бы он был один, – писала Миртл. – Он превратился в тень».

Дела пошли лучше после того, как 7 февраля они добрались до Ванкувера и ступили на сушу. Оттуда они продолжили путь на поезде через Миннеаполис и Сент-Пол в Чикаго, где в общежитии Ассоциации христианской молодежи за пять долларов в неделю сняли комнату с видом на озеро Мичиган. Этот город, писала Миртл, «считается одним из опаснейших в мире», но вопреки своим ожиданиям они его полюбили и вместо предполагаемых одной-двух недель остались в нем на месяц.

Жизнь в большом американском городе стала увлекательным культурным опытом. На Миртл особое впечатление произвели аптеки, где можно купить что угодно – от патентованных лекарств до сигар, американские кафе и множество автомобилей. Однако манеры местных женщин, которые «разглядывают вас в упор, ставят локти на стол, намазывают масло на хлеб, держа его на весу и опираясь о стол локтями, обгладывают куриные кости и ежеминутно пользуются зубочистками», не вызвали ее одобрения.