Конечно, надеяться, что мертвец не заметит их, проходящих мимо, было чистым безумием, однако Джуду почему-то казалось: если идти потише, не нашуметь, проскользнуть вполне можно. Веки мертвеца были сомкнуты, подбородок едва не касался груди… с виду – обычный старик, задремавший на утреннем солнышке, и сейчас Джуду больше всего на свете хотелось бы, чтоб он сидел себе как сидит. Не шевелясь. Не просыпаясь. Не открывая глаз… самое главное – не открывая глаз.

Мало-помалу они подошли совсем близко, однако Джорджия по-прежнему не смотрела на мертвеца. Наоборот, сонно склонила голову на плечо Джуду и прикрыла глаза.

– Так с чего тебе вздумалось громить студию? Ты, кажется, там даже кричал. По-моему, крики я слышала тоже.

Смотреть на мертвеца Джуду не хотелось по-прежнему, но удержаться он не сумел. Призрак сидел все так же, не шевелясь, склонив голову на сторону, слегка улыбаясь, словно размышлял или грезил о чем-то приятном. Джорджии он, похоже, не слышал. Тут в голове Джуда забрезжила смутная, с трудом выразимая словами мысль. С закрытыми глазами, склонивший голову набок, призрак казался не столько дремлющим, сколько прислушивающимся, ждущим чего-то. «Или кого-то… меня, – подумалось Джуду. – Сидит, дожидается, пока я не признаюсь, что вижу его, и вот тогда сам соизволит или попросту сможет меня заметить».

Приблизившись к старику вплотную, Джуд подался в сторону, прижался плечом к плечу Джорджии, чтоб не задеть мертвеца на ходу.

– От этого я и проснулась. От шума, а после от вони…

Негромко кашлянув, Джорджия подняла голову, сонно сощурилась на дверь спальни. Мертвеца она все еще не замечала, хотя оба как раз шли мимо сидящего у стены старика, и вдруг заупрямилась, замерла на месте.

– Нет уж. Пока ты с костюмом этим не разберешься, я туда не пойду.

Но Джуд, крепко стиснув ее запястье, подтолкнул Джорджию к спальне. Джорджия, пискнув от боли и возмущения, рванулась прочь.

– Какого хрена?!

– Иди, не стой, – велел Джуд и тут же спохватился: он заговорил!

Сердце в груди болезненно екнуло. Охваченный ужасом, Джуд покосился на мертвеца, и в тот же миг призрак поднял голову, открыл глаза… однако на месте глаз, под веками старика, чернела какая-то беспорядочная мазня, как будто ребенок, взявшись за «Волшебный маркер»[19] – да не простой, вправду волшебный, каким можно рисовать прямо в воздухе, – принялся отчаянно, яростно замазывать их. Черные линии корчились, извивались, сплетались друг с дружкой, точно клубок червей.

Волоча за собой упирающуюся, скулящую Джорджию, Джуд миновал старика, а в конце коридора, у двери спальни, оглянулся назад.

Призрак поднялся с кресла, и в полумраке за краем полоски света, падавшего из окна, проступили, обрели видимость его ноги – длинные, безукоризненно выглаженные черные брючины над блестящими туфлями. Вытянув в сторону правую руку, мертвец повернул книзу раскрытую ладонь, и с ладони его соскользнул, закачался на тонкой золотой цепочке плоский, серебристый, отполированный до зеркального блеска медальон… нет, не медальон – нечто наподобие изогнутой полумесяцем бритвы, миниатюрной, кукольной копии того самого маятника из рассказа Эдгара По. Другой конец цепочки был соединен с кольцом на его пальце. С обручальным кольцом – а бритва, стало быть, за нареченную. Удостоверившись, что Джуд успел разглядеть ее, мертвец резко, точно мальчишка, забавляющийся с йо-йо, встряхнул кистью руки, и крохотный полумесяц бритвы послушно прыгнул к нему в ладонь.

С трудом сдерживая рвущийся из груди стон, Джуд втолкнул Джорджию в спальню и судорожно захлопнул за собой дверь.