Я смущенно отвожу взгляд, и швейцарские гвардейцы ухмыляются этому проявлению стыдливости.

Дюран смотрит на меня. У него сияющий вид.

– Отец Дэниэлс, позвольте мне представить вам мою подругу, доктора Адель Ломбар. Адель, это отец Джон Дэниэлс из Святой Инквизиции.

– Мы не называем ее… – пытаюсь сказать я, но Дюран перебивает.

– В командировке по поручению кардинала Альбани, – прибавляет Дюран. Женщина выглядит искренне взволнованной.

– Приятно познакомиться с вами, – улыбается она, протягивая мне руку. Я пожимаю ее. Она удивительно прохладная, почти холодная. – Как вы, должно быть, догадываетесь, у нас нечасто бывают гости.

– Капитан уже шесть месяцев не видал свою красотку… – ерничает Бун, делая пальцами неприличный жест. – Он принес ей очень красивый подарок. Блестящую штуку… Ох, какую блестящую…

– Заткнись, Бун! – приказывает ему Дюран.

Бун делает вульгарный знак извинения и отходит назад, пятясь в поклоне, попахивающем издевательством.

– Добро пожаловать на станцию Аврелия, отец Дэниэлс, – говорит доктор Ломбар. – Принимать члена Церкви для нас честь и радость.

При слове «член» кто-то усмехается.

– В том, что касается радостей, мы можем предложить немногое, но чистую постель и вкусный ужин – вполне.

– Особенно учитывая тот факт, что это будет последний ужин, которым мы сможем насладиться в ближайшее время, – комментирует Дюран, снимая с себя стеганую куртку.

– А еще мы можем предложить горячий душ. Ну, почти горячий. Скажем, теплый.

– Это было бы потрясающе.

– Это и есть потрясающе.

– Извините за запах. Я…

– Мы привыкли, святой отец. Идемте, я покажу вам вашу комнату.

Я уже очень давно не спал в настоящей комнате. И тем более один, без храпа и астматического дыхания Максима, без запаха нашего белья, развешенного для просушки. Помещение большое, белое. В центре находится военная койка. Войдя, я сразу переставляю ее головой к стене. Сила привычки.

Окон нет. Свет идет из пластикового квадрата на потолке. В комнате стоит металлический шкафчик в две дверцы. На стене висит распятие.

Я сушу волосы.

Вместе с ключами от комнаты мне дали маленькое полотенце, которое я сейчас использую, и кусочек мыла, который на мгновение ввел меня в заблуждение. Но, поднеся его к носу, я убедился в том, что речь идет не о редком довоенном мыле, а о современном продукте, произведенном из ужасного жира, облагороженного, если можно так сказать, несколькими каплями выдохшихся приторных духов.

Я сказал себе, что привередничать нельзя. Что мыло есть мыло. Что важно – так это смыть с себя усталость и запах смерти. Тот самый запах, которым пропитают мою одежду перед тем, как мы выйдем отсюда.

Душ был чуть теплый и в холодном воздухе общей ванной практически не давал пара. Вместо этого пар шел из моего рта, пока я прыгал с ноги на ногу, чтобы поддерживать кровообращение. Я стоял один, голый в помещении с дырявыми стенами и двенадцатью душами в ряд, без каких-либо разделителей. Комнату освещала неоновая лампа. Трубы дрожали, время от времени ток воды прерывался, а возобновившись, был красноватым от ржавчины. «Но это душ, – говорил я себе, подставляя голову под струю чуть теплой воды, смывавшую мыло с моих волос, – душ!»

На ночном столике лежит какая-то книга. Я ожидал Евангелия, но это было руководство по выживанию в экстремальных условиях. Одна из тех книг, что использовались, когда мир был богатым, мирным и человечество развлекалось, читая о том, как освежевать и приготовить крысу или поймать таракана…

Я открываю книгу. Она принадлежала человеку по имени Массимо Оливьеро. Книга в хорошем состоянии, хотя последние страницы испорчены водой или какой-то другой бесцветной жидкостью. Некоторое время я листаю ее. Когда дохожу до части, в которой рассказывается о том, как сделать кастрюлю из березовой коры, раздается стук в дверь.