– Давай выпьем за наше знакомство.

– Давай.

Вино было прохладным и терпким на вкус. После него пустота в желудке стала еще ощутимей.

– Сейчас принесут салат, а шашлык готовится чуть дольше, – сказал Тенгиз. – Ты пока расскажи о себе.

– А что рассказывать? – усмехнулась Валя. – Ты уже и сам обо всем догадался. Жила в Ульяновске, окончила школу, приехала сюда. Вот, к отцу твоему устроилась. Спасибо, что он берет приезжих.

– Мы сами приезжие, – серьезно проговорил Тенгиз. – Из Еревана. Когда перестройка началась, азербайджанцам худо стало, вот и уехали. Мне тогда лет восемь было. Мать в Москве через два года умерла. Давление у нее высокое было, инсульт случился. В больнице все денег хотели – и врачи, и сестры, а у нас их не было. Вот и не спасли ее. – Он посмотрел Вале в лицо огромными печальными глазами. – После ее смерти отец дело открыл. Сначала на рынке торговал, потом сколотил капитал, магазинчик приобрел. За ним другой. А в прошлом году этот супермаркет.

Валя слушала Тенгиза молча, и ее охватывала жалость. Значит, он сирота. Даром что красивый и богатый – без матери какое счастье! Может, оттого и взгляд у него с грустинкой, и стихи мудреные любит о всяком нехорошем. Как там у этого Багрицкого? «Тлеет скарлатины смертный огонек». Бр-р!

Валя невольно поежилась. Тенгиз удивленно приподнял брови. Она испугалась, что он обидится.

– Это я так. Замерзла немножко.

– Давай согрею. – Тенгиз обнял ее за плечи, прижал к себе.

Валя не противилась, ей было приятно. Хотелось, чтобы он не отпускал ее подольше. Она даже о еде думать перестала и пожалела, когда появился официант с салатом на подносе.

– Ешь. – Тенгиз придвинул к Вале тарелку.

– А ты?

– Я салаты не люблю. Мяса дождусь. – Он вдруг усмехнулся и покачал головой.

– Чего ты? – удивилась она.

– Да так. Просил тебя рассказать о себе, а вместо этого сам начал.

– Хорошо, что рассказал, – серьезно проговорила Валя, – теперь я знаю, что ты не такой, как все.

– А какой же?

Она неопределенно пожала плечами и отвела взгляд. Не говорить же парню, что он ей откровенно нравится, а ведь так оно и есть! Тенгиз улыбнулся и ласково погладил ее руку.

– Спасибо тебе, Валя-Валентина.

– За что?

– За сочувствие. Я зоркий, все вижу. Ты ешь, не стесняйся.

Валя послушно взялась за вилку. Салат оказался таким нежным, что буквально таял во рту. Минут через пять принесли шашлык.

Они ели, поглядывая друг на дружку.

«Поцелую его сегодня! – решила Валя. – Нет, завтра. Сегодня пусть только обнимет на прощание. – И тут же испугалась: – А вдруг завтра он больше не придет? Сегодня поцелую!»

– Ты одна живешь? – будто прочитав ее мысли, спросил Тенгиз.

– С теткой. Вернее, у нее в квартире.

Он сочувственно покачал головой:

– Худо небось жить у чужих?

– Худо, – подтвердила Валя со вздохом и мельком глянула на часы. – Мне и домой пора. Уже десять.

– А если задержишься чуть-чуть? – Тенгиз с надеждой заглянул ей в лицо. Валя закусила губу.

– Не могу.

– Тогда давай вино допьем, и я тебя провожу.

Они посидели до половины одиннадцатого, допили вино, выпили кофе, Валя съела огромное, свежее воздушное пирожное. Ах, как ей не хотелось уходить! Сидеть бы здесь, в баре, всю ночь, благо он открыт, слушать бархатный, певучий голос Тенгиза, чуть заметно округляющего гласные, смотреть в его бездонные глаза. Но нельзя, нельзя.

Он довел ее до самого подъезда, и там у двери они еще постояли, переговариваясь тихонько, почти шепотом. К Валиному удивлению, Тенгиз вел себя точно примерный школьник – рук не распускал, не то что целоваться, даже и обниматься не полез, только поигрывал кончиком ее косы.