– Он хочет, чтобы мы снова работали вместе, как тогда?

– Он предложил – я согласился. Он еще не знает, что я написал рапорт. Я ему не сказал. Рапорт в отделе кадров – улита едет, когда-то будет. Так что с ним я поработаю однозначно. А ты? Хочешь присоединиться?

– Конечно! Да я для Федор Матвеевича… да я все для него! После того, что он для меня сделал, после того, как вы с ним мою Августу спасли, я… Клава, поехали в Чугуногорск! Я не пьян. Я еще развязать не успел.

– Обрадовал. Знаешь, почему, на мой взгляд, наш Гущин взялся за столь банальное дело – бытовое убийство? Он просто увидел, что Чугуногорск в четверти часа езды на машине от Бронниц, где я и ты. Он по нам соскучился, понимаешь? И по детям соскучился. Он ведь, в сущности, так одинок. А болезнь и ранение, и все, что произошло с ним и с нами, заставило его по-новому взглянуть на жизнь. Он хочет быть с нами опять, Макар. Потому и взялся сам за дело, на которое прежде бы и внимания не обратил.

– Дай мне пару минут, я переоденусь, – Макар уже тащил Клавдия к дому. – На всю ночь с нашим полковником! А потом он приедет к нам и останется здесь на выходные, осчастливив и дочек, и Сашхена, и особенно Веру Павловну. Ну и пусть дело простое. Зато пораньше мы все освободимся и время на отдых у нашего командора появится.

Они в тот момент считали убийство женщины в квартире в Чугуногорске делом простым и банальным. Знали бы они только, что их ждет впереди.

В прозекторской морга, куда они все перекочевали с места убийства, патологоанатом на их глазах осторожно освободил труп Анны Лаврентьевой от одежды. Полковник Гущин зашел в прозекторскую, за ним последовал Макар, получивший, как и полковник, защитную маску и перчатки. А вот Клавдий Мамонтов остался снаружи и наблюдал все через стекло в стене. Не хотелось ему стоять у оцинкованного стола, оглушая себя визгом медицинской пилы.

На груди Лаврентьевой два больших круглых синяка.

– Так я и предполагал, – полковник Гущин разглядывал гематомы.

– Убийца ее бил в грудь? – спросил Макар тихо.

– Нет. Он прижал ее к полу коленями, когда она, оглушенная, лежала навзничь. Лишь из такого положения он мог ударить ее ножом в самый центр горла. Он не перерезал ей горло, а ударил с большой силой сверху вниз, так что лезвие сзади вышло наружу и прикололо несчастную к полу.

Перед внутренним взором Клавдия Мамонтова всплыла картина: он… этот парень… ее сын Алексей опускается на тело поверженной матери, надавливая коленями на ее грудь, вскормившую его во младенчестве, так сильно, что остаются багровые синяки, и вздымает над головой кухонный нож, держа его двумя руками. А она приходит в себя от боли и открывает глаза. И видит его лицо и нож, занесенный над ней. Мать и сын…

– У нее закрытая черепной-мозговая травма затылочной области, как я и определил на месте убийства. Она могла умереть и от нее, – констатировал патологоанатом, осматривая голову Лаврентьевой. – Однако смерть наступила бы не сразу. Убийца хотел вторым ударом подстраховаться – чтобы уже наверняка.

– Женщина могла нанести такие удары или только мужчина? – уточнил Гущин.

– Вполне могла при известной сноровке и…

Полковник Гущин сквозь пластиковую маску глянул на эксперта.

– И жестокости. Остервенелости. Ярости. Но это эмпирика, не мои сферы. – Патологоанатом вздохнул. – Определенно можно теперь утверждать, что смерть наступила в промежутке между половиной пятого и шестью часами вечера. В крови потерпевшей обнаружены следы алкоголя. Средняя степень опьянения. Она была нетрезвая, когда впустила своего убийцу в дом.