– Какая… интрига! И кто же не поленился это издать?

– Лемер. А дальше еще увлекательнее! Офицер отказался поверить в столь чудовищное совпадение, и тогда открылась еще более ужасная, леденящая душу правда: он оказался плодом любви одной из маркизовых любовниц и прусского офицера!

– Ух ты ж! Надеюсь, это не стало причиной дипломатического конфликта? К моему величайшему сожалению, у нас в ассортименте нет сего шедевра.

– Но вы же можете протелефонировать издателю! Уж месье Мори на вашем месте знал бы, что делать. Я его подожду.

– Месье Мори сейчас в Англии с моей тещей.

Рафаэлла де Гувелин покраснела, поставила – почти швырнула – собачек на пол, распутала их поводки, схватила пальто, подобрала юбки и устремилась к выходу. У двери она чуть не упала в объятия высокого мужчины в костюме черного бархата и вандейковской шляпе – он вовремя отшатнулся, тем самым избежав пощечины.

– Что за муха укусила сию перезрелую, но все еще аппетитную нимфу, Легри?

– Ломье?! Вы что, пьяны?

– Ну, принял бутылочку белого сансерского – подумаешь, – пожал плечами художник Морис Ломье. – Мне надо было утешиться. Представьте себе, мы с Мими втайне от всех сегодня на рассвете уехали из Бюта – на счету ни гроша, Дюфайель нас обобрал! Сбежали от кредиторов, если сказать прямо. Бросили всё – мебель, барахло… Мими в отчаянии, ревмя ревела всю дорогу. Запрыгнули в двуколку, которую наш сосед с улицы Лепик, Шарль Леандр, ну, тот, что шаржи рисует, нанял в складчину с Эмилем Гудо и Фернаном Пеле из «Кабаре Четырех Муз», – и поминай как звали. Катились не останавливаясь до набережной Орсэ…

– А я-то думал, у вас отбоя нет от заказов на портреты новорожденных…

– Буржуа предпочитают фотографировать своих отпрысков голенькими, разложенными на пузе на какой-нибудь звериной шкуре.

– Так вы, стало быть, теперь без крыши над головой? Если нужна моя помощь, я постараюсь что-нибудь… – без особого энтузиазма начал Виктор.

– Это было бы шикарно, но пока мы кое-как устроились, – махнул рукой Морис Ломье. – Один знакомый военный из окружения Фора[37] дал нам временное пристанище в правительственной конюшне – клетушка без удобств, провоняем, конечно, кожей, воском и по́том, но он обещает вскоре переселить нас в настоящую жилую комнату в ремонтных мастерских по соседству с шорным цехом. И кто знает, может, не сегодня завтра освободятся офицерские апартаменты. В общем, обживемся за государственный счет, нищенствовать не придется – звезды по-прежнему мне благоприятствуют. Разумеется, я не откажусь от скромной финансовой поддержки… Пардон, надеюсь, от меня не воняет лошадиным навозом?

Виктор невозмутимо вложил синенькую банкноту в увядший экземпляр «Цветов зла» и засунул томик в карман редингота Ломье.

– Бодлер! – восхитился художник. – Мой любимый поэт! Премного благодарен, Легри, за столь редкое издание с такой изумительной иллюстрацией в синих тонах. За нее выражаю вам признательность отдельно. До скорого!

– Ваш покорный слуга, – процедил сквозь зубы Виктор. – Жозеф! – крикнул он, когда за художником закрылась дверь лавки. – Где вы прячетесь?

– Тут я, наверху. Уже можно спуститься? Шакалы разбежались?

– Спускайтесь скорей, я умираю от одиночества!.. Что у вас стряслось? Вид неважнецкий…

– Матушка расхворалась, я проводил ее домой, на улицу Сены.

– Надо было остаться с ней.

– Да ничего страшного – просто переутомилась. Айрис за ней присмотрит. Слыхали новость? В ночь на Новый год убит надомный книготорговец. Его примотали бечевкой к стулу и истыкали ножом. Вы с ним, случайно, не были знакомы? Некий Состен Ларше.