Перекусив, командиры начали собираться по своим судам. До выхода в плавание оставались считанные дни, дел у всех еще было невпроворот – кто-то порох не загрузил, кто-то продовольствие. При этом еще никто не наливался водой. Дело в том, что воду каждый командир старался брать в самый последний момент, чтобы та как можно дольше хранилась в свежести. Когда же десятки шлюпок со всей эскадры одновременно начинали черпать пресную водицу в устье Черной речки, то там порой возникали недоразумения. Посему на этот раз Ушаков загодя определил туда офицера, который бы и правил всей очередностью заливки.

Командующий никого из капитанов не задерживал. Видно было, что и сам он не склонен затягивать обеденные посиделки. Дел хватало и у него. Взять только продовольствие, ведь без малого семь тысяч человек команд нуждались в ежедневном питании. Для этого, помимо всего прочего, необходимы были тысячи пудов сухарей, да не простых, а тех, что делали только из особого сорта муки, а потом еще и соответствующе закаливали. На солонину в Севастополь гнали сейчас целые стада скота крупного и мелкого. В одной из балок устроили бойню. Туда же с Перекопа возами везли соль и бочки для засолки. Процесс засолки тоже не так прост, как кажется. Если засаливать будет настоящий мастер, то мясо получится и вкусным, да и храниться будет куда дольше. Поэтому здесь присмотр тоже нужен немалый. Часть скота на корабли и суда надо грузить живьем, чтобы хотя бы первые недели у команды было свежее мясо. Особая проблема – бочки. Их нужно тысячи и тысячи, как для солонины, так и для воды. Лучшие из всех бочек – это дубовые, но где в Крыму найдешь столько хорошего дуба! Поэтому бондари делали их из другого дерева, стремясь придать, по возможности, прочность и герметичность. Каждую из бочек надлежало проверить и принять. Кроме того, надлежало закупать, привезти и загрузить всевозможные крупы, специи, вино и зелень. И это только продовольствие. А порох и ядра? А холстина для картузов? А дерево для починки рангоута? А сам рангоут? А такелаж – многие версты различных канатов, которые так же надо было проверить на прочность, ибо от этого зависела жизнь людей. А многопудовые чугунные якоря, доставка которых в Севастополь так же была весьма непроста? Кроме всего этого команды надлежало еще и одеть, да денежным довольствием и лекарствами обеспечить. Помимо всего этого надо было подготовить и сами суда: откилевать, заменить гнилое и вызывающее сомнение дерево, выкрасить и вычистить. И за все от выверенности навигационных инструментов до качества матросской махорки отвечал он – командующий эскадрой.

На выходе от командующего Шостак наскоро переговорил с командиром фрегата «Михаил» Сорокиным. У обоих назавтра была назначена погрузка боезапаса. Договорились, что до обеда красная (пороховая) баржа пойдет к Сорокину, а уже после обеда перетянется к «Григорию». Время же до обеда Шостак планировал занять погрузкой шкиперского имущества, которое было уже получено и сложено на стенке Артиллерийской бухты.

– Сдается мне, что нынешняя кампания будет столь же тоскливой, что и предыдущая, – недовольно пробурчал Сорокин, обменявшись с Шостаком прощальным рукопожатием.

– Поживем – увидим! – ответил тот, уже спускаясь в свою гичку.

Корабельные оркестранты разом задудели в трубы, а литаврщик от всей души ударил в тарелки. Это провожали младшего флагмана Овцына. Но едва голова контр-адмирала оказалась на уровне палубы, музыка столь же резко оборвалась. Так велит провожать российских адмиралов морской устав, и никто не вправе что-либо в этом менять. Командирам кораблей и судов первых рангов при подъеме и сходе оркестр не положен по чину, им бьет барабан, и свистят дудки, командиры же мелких судов и вовсе обходятся одной дудкой.