– Принести тебе завтрак? – не глядя на Глорию, предложил он. – Что-нибудь легкое. Булочку с джемом, кофе… Женщины пьют кофе в постели?

Она онемела, не в силах перебороть отвращение. Шут, безобразный карлик! Даже без горба он омерзителен.

«Как тебе не стыдно? – укорила она себя. – Физические изъяны не вина, а беда. Тяжкая ноша, которую несешь не ты! Уже за это одно надо благодарить судьбу! Я должна пожалеть этого уродца…»

– Нет необходимости, – с неожиданной проницательностью вымолвил карлик.

Глория залилась краской. Во сне люди умеют читать мысли друг друга? Но почему-то она понятия не имеет, о чем думает тролль.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Значит, и для него не все открыто.

– Глория… а вас?

Он намеренно не поворачивался к ней лицом. Демонстрировал худший ракурс своей фигуры.

– Агафон.

Она удивилась. Захотела сгладить невольно возникшую между ними неприязнь.

– У троллей другие имена…

– Как насчет завтрака?

Он не принял ее подачи к примирению. Остался невозмутимо холодным. Если она откажется от еды, будет совсем невежливо.

– Может быть, потом…

Уродец молча толкнул дверь и вышел.

Гога очнулся с ощущением боли в затылке и со стоном пошевелился.

– Лежи тихо, – предупредил его напарник. – Я тебе на шею типа компресс приладил.

– Я ничего не вижу…

– Ага!

Толстяк с трудом сообразил, что лежит на животе, уткнувшись лицом в подушку. Шею сковало, тело отяжелело, обмякло.

– Я думал, мы в аду! – ухмыльнулся Игореха. – А мы все еще топчем землю, блин! Почему он нас не замочил? Мог типа из нашего же ствола обоих положить!

– Кто?

Гога ничего не помнил – ни как играли в карты, ни как сообщник пошел проверить, заперта ли входная дверь… ни как сам отправился следом, получил удар и упал носом в кирпичную пыль…

– Кто-кто? Фраер в кожаном пальто! Гном твой! Говорил я, что он нас того… и заберет бабу! Типа лоханулись мы, Гога!

Толстяк окончательно пришел в чувство, кряхтя, повернулся на бок и разлепил веки. Мокрое полотенце, которое лежало у него на шее, сползло.

– Эй-эй… ты куда, блин? – всполошился Игореха. – Гляди, не свались с кушетки! Я тебя второй раз типа не подниму! Отожрался, блин!

Он то и дело потирал затылок – ему тоже досталось, но поменьше, чем Гоге. Первым придя в себя, он умылся колодезной водой и, убедившись, что толстяк жив, начал поливать его из жестяной кружки. Тот лежал как колода – грузный, неподвижный. Пришлось его тащить, взваливать на грязную кушетку, забытую в холле строителями. Он провозился с Гогой и не заметил, как рассвело.

– Тошнит…

– Это хреново. Типа сотрясение мозга у тебя, видать. Вставать нельзя.

– Где… врачиха?

– Где? В Караганде! Улетела пташка! – Игореха зло сплюнул и подал толстому полотенце. – На, утрись, блин! Рожа в кровище…

Падая, Гога ушибся носом об пол и залился кровью.

– Как… улетела? Ты в подвал ходил?

Он вытирался, высмаркивал кровяные сгустки, отплевывался. В голове стоял гул, перед глазами все плыло, как на карусели.

– Да ходил, ходил! Как смекнул что к чему, блин… так и побежал! Только клетка-то пустая типа оказалась…

– Пустая?

До Гоги плохо доходил смысл сказанного. Напарник не выдержал, схватил кружку, в которую макал полотенце, и плеснул в толстого водой.

– Ты че… офонарел?

– Телки нет! – гаркнул Игореха. – Понял? Пока мы тут валялись… он взял типа ключи, открыл подвал и… фьють!

– Он не мог знать…

– Мог… не мог! Бабу он у нас умыкнул… и теперь может стукануть в ментовку! Чтобы нас типа закрыли! Усек? Говорил же, блин, сваливать надо! У меня чуйка!

Гога провел огромной ручищей по подбородку, размазывая воду и кровь. Пальцы дрожали.