Замужество никогда не прельщало ее. Она не строила планов будущей жизни. Она бунтовала, ломала прутья клетки, куда ее пока что никто не запер. Она ни о чем не мечтала! Перед ней словно расстилался чистый лист, на котором не проступало ни строки, начертанной провидением…

Смерть Павла надломила Глорию. Хотя этого не должно было произойти. Она сожалела о чувстве, которое не успело поселиться в ее сердце. Трепет плоти не стал трепетом души. Любовный треугольник как будто бы распался, но вечный третий продолжал существовать. Возможно, необъяснимая пугающая безысходность толкнула ее на брак с Зебровичем. Возможно, земное и плотское заявило о себе в полный голос… а она не сумела противиться этому зову. Да и зачем? Разве не следует всему живому стремиться к блаженству?..

Скрип железной двери заставил Глорию вздрогнуть и очнуться. Она вынырнула из смутного полубреда и увидела мужчину… его лицо показалось знакомым.

– Ну вот, а ты говорил, типа большая доза, – сказал он, наклоняясь к ней. – В самый раз! По крайней мере, блин, лежит спокойно и никаких хлопот.

Подернутый пеленой беспамятства взгляд женщины ничего не выражал.

– Она оклемается?

– Уже оклемалась. Ничего ей не сделается! Холеная телка… типа здоровая… племенных кровей! Жаль, покувыркаться с ней нельзя.

Он глумливо захохотал. Рядом с выбритым мужским лицом появилось второе – круглое, большое и покрытое щетиной. Обоих Глория уже где-то видела.

– О! Гляди-ка, моргает. Привет, крошка! – осклабился бритый. – Как тебе здесь? Нравится?

– Отстань от нее, Игореха.

– Что, даже поболтать нельзя?

– Отстань, сказал.

Из них двоих тот, что с большим круглым лицом, явно был главным.

– Не борзей, Гога! Нам тут еще неделю торчать.

– Товар портить запрещено, – хладнокровно парировал толстяк. – Эй, ты, врачиха! – обратился он к Глории. – Есть хочешь?

– Пить…

Он повернулся к приятелю.

– Принеси ей воды!

Игореха, выругавшись, повиновался. Опять заскрипела дверь. Он быстро вернулся и поднес к губам пленницы горлышко маленькой пластиковой бутылки. Она не смогла сделать лежа ни глотка. Вода, пролившись, потекла по ее подбородку и шее.

– Блин! Надо бы ее поднять…

– Ничего, приспособимся.

Гога отобрал у напарника бутылку и помог Глории напиться. Она хотела спросить, где она и что с ней… но губы едва шевелились, а язык одеревенел.

– Ты спи, врачиха, – сказал ей толстяк. – И ни о чем не думай. Авось все обойдется. В жизни и не такие переделки бывают.

Парень, которого он называл Игорехой, кивал и скалился. С правой стороны у него не хватало двух зубов.

– Сколько нам за нее дадут? – спросил он у Гоги.

– Много…

– Здорово! А когда?

– Не твоего ума дело! – отрезал толстяк.

– Ладно… пойдем ужинать. – Игореха с сожалением поглядывал на Глорию. – Хороша Маша, да не наша! Водка здесь есть хотя бы?

– Есть… только спиртное употреблять не велено.

– Что ж нам, блин, на сухую париться?

– Заткнись, – невозмутимо буркнул Гога. – Сказано: стеречь и ждать указаний. Вот и жди.

– Может, ей рот заклеить? А то типа начнет орать!

– Пускай орет… все равно никто не услышит. Подвал глубокий, место глухое… вокруг ни души.

Парень все суетился, приклеившись взглядом к тесно обтянутой кашемировым свитером груди пленницы.

– Ну раздеть-то ее не запрещается? Только типа раздеть! От нее не убудет! А, Гога?

– Зря слюни распускаешь, – усмехнулся толстяк. – Заказчик у нас серьезный. Шутить не советую.

– Вот, блин, облом!

– Хватит ныть, пошли.

Заросший щетиной увалень чуть ли не силой потащил напарника прочь. А Глория, оцепеневшая и разбитая, осталась лежать на своем жестком ложе. Глаза против воли слипались… мозг боролся с остатками лекарственного дурмана. Ей вкололи сильное снотворное, это ясно… Она перестала сопротивляться, и сон смежил ее подведенные краской веки. Последним, что она вспомнила, был черный внедорожник, который позволил ей обогнать себя на грунтовке…