Что еще меня смущало? Папка? Да! Она закрыта, но выглядит пустой. Зачем брать в дорогу пустую папку? Незачем! Значит, в ней что-то было. Может, этого «что-то» было совсем немного и оно так и лежит там, внутри папки? Но может быть и наоборот.

Было еще что-то неуловимое, но я так и не поняла. Глянула на костюм, висящий на вешалке. Дорогой костюм солидного мужчины с солидным капиталом. Насколько это было возможно с порога, заглянула на багажную полку – чемоданы вроде на месте. Попробовала вспомнить, были ли у Михаила Наумовича перстни или другие украшения, но не вспомнила ничего, кроме часов с цепочкой. Кажется, и заколка для галстука была у него без всяких камней, хотя сделана была изящно, в форме пера.

Да, еще одно! Под столиком лежит абака. То есть счеты. Небольшие, с костяшками из светлого и темного янтаря. Тоже не бог весть какая ценность, но и не копеечная безделица. Впрочем, несессер на ее фоне – настоящее сокровище.

Все. Если бы не ощущение еще чего-то недопонятого, недоосознанного, то было бы уж точно все. Но глазеть дальше смысла не было, и я сделала полшага назад.

– Врач в поезде есть? – спросил Иван Порфирьевич.

– Никак нет, – уверенно ответил проводник, но покосился на начальство, мол, не влез ли поперед батьки. Начальство махнуло рукой и подтвердило:

– Нету докторов. Среди пассажиров тоже.

– Придется смерть подтверждать мне. Вы входили?

– Как можно? Я хоть и перепугался, но сообразил, что входить будет самым последним делом.

– Тогда дайте мне полотенце. Можно несвежее, мне под ноги постелить, чтобы, не дай бог, не затоптать что-то.

Полотенце объявилось в мгновение ока и было постелено на пол. Господин товарищ прокурора аккуратно шагнул на него. Склонился к покойному, коснулся пальцами руки, затем шеи.

– Прошло часа два, не меньше, – сказал он нам, не оборачиваясь. – Но вполне возможно, что больше.

Иван Порфирьевич присел на корточки, чтобы тоже, как и я за минуту до него, глянуть на орудие убийства снизу. Покачал головой, перевел взгляд на абаку, но трогать не стал. Поднялся, достал из кармана карандаш с серебряным колпачком, приоткрыл этим карандашом папку. Было ли в ней что-то или нет, видно мне не было, но Иван Порфирьевич вновь покачал головой, и я поняла – пусто. Тем же карандашом он откинул крышку футляра, заглянул внутрь и в третий уж раз покачал головой. Несессер его мало заинтересовал, а может, ему хватило простого взгляда, чтобы его оценить.

Поезд чуть качнуло, звякнула ложечка в стакане, чуть качнулась на столе лампа под зеленым абажуром.

Прокурор в роли сыщика повернулся в сторону двери. Похлопал руками по карманам костюма покойного и в этот раз вместо покачивания головой удовлетворенно хмыкнул. Бросив беглый взгляд на полку с чемоданами, господин Еренев шагнул в коридор.

– Мертв? – даже с какой-то надеждой в голосе спросил проводник.

– Мертв.

– Беда-то какая! Что ж делать-то?

– Закрыть дверь, поставить кого присматривать со стороны. Кому по службе знать о том не положено, пусть и не знают. По прибытии состава на станцию сообщить дорожной жандармерии, при отсутствии оной телеграфировать далее по маршруту следования. Да что я вам про это говорю? Вы ж и сами должны знать.

– Так точно, должны. Есть такая инструкция. Подрастерялись мы малость, вы уж простите.

– Да прощения тут просить не за что, любой может растеряться. Не частое ведь дело?

– Сколько лет при поездах – этакое впервой.

– Вот видите. А что меня позвали, так это правильно. И моя прямая обязанность была сюда прийти. Вы уж дальше сами. Станем нужны – зовите. Станция скоро?