А еще у нее был острый торчащий нос.

«Посмотри на себя, – говорила остроносая тетка, – как ты одета? Разве мыслимо в таком виде расхаживать? Хорошо, если никто, кроме меня, не зайдет, а если люди забредут посторонние? Или вдруг тебе идти придется куда-нибудь в приличное место?»

Наташа смеялась в ответ.

– Приходил тут сейчас один, все глаза отводил. Действительно, наверно, наряда моего испугался…

– Что? Кто приходил? Ухажер опять какой-нибудь, черт бы их побрал совсем?

– Участковый…

– Как, опять? Что, и этот глаз положил?

– Да ну тебя, тетя… Как будто нет никаких других причин, чтобы со мной общаться…

– А это еще что такое? – тетка заметила на столе аккуратно сложенную бумажку – ту самую, что забыл здесь участковый.

Наташа попыталась было выхватить бумажку из-под носа у тетки – но куда там, она была по-прежнему быстра и проворна.

– Почему ты не хочешь, чтобы я это увидела? Что еще за секреты у тебя такие? – говорила тетка, надевая очки и поднося бумагу поближе к свету. – Ерунда, наверно, какая-ни…

Наташа села в уголок и даже отвернулась от тетки, до того не хотелось ей наблюдать, как та будет расстраиваться и переживать. Но главной эмоцией, охватившей тетю Клаву, был гнев, даже ярость.

– Какие сволочи! – вскричала она, потрясая бумажкой над головой. – Они же сами не дают тебе никуда на работу устроиться, и потом еще глумятся!

– Да нет, тетя, не так все просто…

– Не просто? Сложно, да? Не дала ты гаду участковому, вот все сразу и осложнилось…

– Да это я… предыдущему… как ты выражаешься, не дала… А это у меня теперь новый… Старый с горя, чтобы меня больше не видеть, в райцентр перевелся…

– А новому – дашь?

– А новый и не претендует… он, кажется, не по этой части…

– Свят, свят, свят… Этого еще только не хватало… Педераст, что ли?

Это слово звучало так странно в устах тети Клавы, что Наташа засмеялась…

– Чего смеешься? – ворчливо сказала тетка. – Слово нормальное, литературное…

– Да нет, мне кажется, он не гомосексуалист. Не голубой он…

– А какой? Розовый?

– Ну, я не знаю…

– Кто бы он ни был, а гад он последний, вот он кто!

– Ну почему сразу гад? Человек работу свою делает… Правила у них такие, он-то чем виноват? Вообще, он, знаешь, такой тип интересный…

– Что ты такое говоришь? Какой еще интересный? Он что, тебя… взволновал? В кои-то веки ей кто-то понравился, так и то милиционер! Участковый причем! Да еще педераст!

– Ну что ты, тетя, заладила, передаст – не передаст… Ты у нас гомофоб, ей-богу… Но дело не в этом… Он мне… Не то чтобы понравился… Вернее, не в этом смысле… просто фактура такая, любопытная… Очень его писать хочется…

– С ума ты сошла совсем! Он тебя выселить из города, из квартиры собрался, крыши над головой, кровопивец, лишить хочет, а ты его рисовать собралась? Может, ты его еще позировать попросишь? – И тетка сардонически расхохоталась.

Наташа покраснела – она чувствовала себя дурой. Но решила признаться.

– Да я уже это сделала…

– Что? Что ты сделала?

– Ну это… попросила его позировать.

Теперь тетка уже не смеялась. Вдруг понизила голос, сказала полушепотом:

– Ты шутишь…

– Да нет, правда.

– И он тебя не арестовал?

– Да нет, вовсе нет! Как тебе могло такое в голову прийти? Он… сбежал почему-то.

И тут тетка перекрестилась, что случалось с ней крайне редко, поскольку они с племянницей тщательно избегали религиозных тем.

– И что теперь ты будешь делать? – по-прежнему полушепотом почему-то спросила тетка.

– Не знаю… может быть, пойти к начальнику отделения?

– Вот это правильно! – обрадовалась тетка. – Может, нормальный человек попадется? Попроси его, упади в ножки, умоли, скажи, дайте еще шанс, не выселяйте! А я найду работу, найду.