Опять эти луны! Понятия не имею, что это значит! Должно умереть девять жен, а десятая выжить? Нет, если судить по второй фразе моего предсказания «одна из которых станет возрождением». Значит, выжить должна кто-то из девяти… но если восемь мертвы, то, может быть, Роуз?! Надежда снова робко подняла голову. Я постарался собраться с мыслями.

— Роуз ничего не угрожает? На нее не действует проклятье? Вы можете сказать нормально, а не эти непонятные слова? — Время приличий закончилось в момент, когда в моих мыслях окончательно исчезла нотка разумности. Везде была лишь супруга и только она. Разум сам мне подбрасывал ее образы, фантазируя о том, как хорошо нам может быть вместе. Бред! Не слушать его! Не верить! Держаться подальше!

— Я сказала вам предельно четко и в прошлый раз, повторюсь и сейчас — пройдет девять закатившихся лун, одна из которых станет возрождением. Что именно вам непонятно?

Я скоро окончательно сойду с ума! Схватился за виски, стараясь сдерживаться и моргать почаще, чтобы не уснуть здесь и сейчас. Похоже, еще то, что я более-менее ясно мыслю, — заслуга пророка, а не то, что проклятье перестало работать. Вполне вероятно, что я выйду отсюда и все начнется по новой — сон тут же снимет рукой, а мысли наполнятся розовым сиропом несбыточных мечтаний и тяги к жене.

Впервые такое со мной. Раньше не было ничего подобного! Я спокойно уезжал и находился вдали. Не так долго, конечно, но все же!

— Все! Если девятая луна не Роуз, то должна быть еще жена? Я не хочу, чтобы эта умирала!

На губах пророка заиграла несколько злорадная улыбка, но затем она все же соизволила ответить, правда, не то, что я хотел бы услышать.

— Езжайте домой, герцог, выспитесь. Вам это не помешает. Вы все равно не сумеете изменить свою судьбу, как бы ни пытались.

Вот это-то меня и беспокоит.

— Я не поеду домой, пока от моего там присутствия Роуз может умереть!

В груди был самый настоящий страх. Не хочу ее терять. Сам не знаю почему, но не хочу! Она важна для меня. Ценна, как никто другой до нее! И хоть я знаю ее всего-ничего, но уже успел каким-то образом полюбить, словно собственные чувства также издеваются надо мной под действием проклятья, словно мало мне мучений от простых смертей жен, надо добить, додавить, чтобы я окончательно возненавидел эту жизнь!

Мадлен! Будь ты проклята в загробной жизни трижды! Как ты могла так со мной поступить? Что я тебе сделал?

Никогда ни в чем не отказывал, дарил дорогие платья, украшения, устраивал в твою честь балы, любил, как не любил никого и никогда, а ты… За что ты изменила мне с тем поэтом? За что ненавидела? За что прокляла?! Я не понимаю…

Да, в момент, когда застукал ее с другим, высказался весьма нелестно о ней и ее поведении, но что мне оставалось? Терпеть? Ну уж нет, у меня тогда уже была гордость, и делиться собственной женой я точно не собирался, а тут… расправленная сбившаяся кровать, два сплетенных в танце любви тела… Мне до сих пор больно это вспоминать! Но эти ее последние слова…

«Будь ты проклят на веки вечные, герцог Винзард, за то, что неволил меня своею любовью. Я сыта по горло выстроенной тобой золотой клеткой. Будь проклят ты и все твои последующие жены!» А та кровь, что пролилась на ее руки, когда она убила себя после этих слов… Как можно забыть это все? Ладно еще, что я научился вспоминать об этом, пусть и без лишних подробностей, но все же…

— Идите к жене, герцог, и дайте судьбе вершить свою волю безропотно и покорно. И тогда она щедро вас вознаградит! Эй! — В комнату зашел до этого, видимо, ждавший меня под дверью Лайнел. — Отвезите его в супруге, барон, пусть побережет свои нервы и силы, они ему еще понадобятся…