– Успею, – отмахнулась я, – еще дня четыре есть.

– Ты совсем вальтанулась, Горшкова? – густо подведенные небесно-голубыми тенями глаза недобро прищурились. – Откуда четыре дня у тебя есть? Послезавтра стенгазета с утра должна висеть.

– Иван Аркадьевич вчера дал мне пять дней. Следовательно, сегодня – четыре, – пожала я плечами. – До понедельника прекрасно все успею.

– Ты не понимаешь, Горшкова? – изумилась шатенка. – Газета должна уже быть в субботу.

– Почему это? – я начала потихоньку закипать. – Мне сказали в понедельник, значит сделаю в понедельник.

– По кочану это! – лицо девушки сравнялось по цвету с огнетушителем, – в субботу газету нужно повесить. В воскресенье у нас субботник, и никто рисовать тебя не отпустит.

– Подожди, – я капец как удивилась. – Мы что, работаем и в субботу? А в единственный выходной у нас субботник?

– Горшкова, – изобразила боль и страдания шатенка, – в первый выходной апреля у нас всегда субботник. Не сбивай меня. Просто сделай газету, принеси и повесь. И да, гуашь и ватман возьмешь у Звягинцевой.

Я промолчала, переваривая информацию.

– Не столько работы, сколько проблем, – цыкнула шатенка и удалилась, раздраженно цокая каблучками.

Захотелось взять багор со щита и от души ей вломить, но я сдержалась.

Ну, хоть есть повод помириться с Тоней. Звягинцева – ее фамилия, как помнила я из информации на стенде у бухгалтерии. Кстати, фото этой страдающей от невыносимости бытия шатенки я что-то не припомню. Надо будет еще раз посмотреть. Раз она пытается гонять Лидочку, значит какие-то полномочия имеет. А начальство нужно знать в лицо… даже вот такое.

То, что начальство поминать всуе нельзя, я убедилась, когда в коридоре вдруг показалась Щука:

– Горшкова! – хлестнул по ушам окрик, и мои барабанные перепонки чуть не порвались. – Где тебя носит? Ты почему не на рабочем месте?

– А меня Иван Аркадьевич вызывал, – ответила я, хотя внутри неприятно ёкнуло.

– А что это ты зачастила к Ивану Аркадьевичу? – узенькие щучьи глазки еще больше сузились. – Бегаешь, наушничаешь…

– Да нет, Капитолина Сидоровна, – излучая человеколюбие и толерантность, медленно произнесла я. – Сначала меня вызвали по сигналу неравнодушных коллег, где мы прекрасно познакомились с Иваном Аркадьевичем, и теперь вот обсуждаем рабочие моменты…

– Какие еще моменты?! – тут же взвилась Щука.

– Рабочие. Подробности лучше уточнить у Ивана Аркадьевича… если вам это так интересно…

– И уточню, – резко успокоившись, медоточиво улыбнулась Щука.

– Вот и славненько, – отзеркалила не менее сладкую улыбку я. – Всего хорошего, Капитолина Сидоровна. Пойду работать.

Я шла по коридору и посмеивалась. Ну а что, причинил Щуке гадость – на сердце Лиде радость.

В тонином кабинете, донельзя набитом всевозможными вазонами и больше похожим на дебри Амазонки или мангровые заросли влажных тропиков, стихийно образовалось небольшая толпа, человек пять рабочих, все с бумажками в руках.

– Тоня, а я к тебе, – сквозь галдеж громко сообщила я, тщетно стараясь высмотреть за развесистым фикусом подругу.

– Лида, если не срочно, через минут сорок где-то зайди. Мне нужно с уведомлениями закончить, – раздался голос из зарослей, – а вообще, что ты хотела?

– Я за красками пришла, – пытаясь не зацепить горшок с особо вонючей гортензией, сообщила я фикусу. – Для стенгазеты.

– Давай я освобожусь и сама тебе занесу? – прошелестела фикусная листва.

Образовавшиеся свободные сорок минут я решила потратить с пользой для себя – заскочила в отдел кадров и написала заявление на отгул на завтра (у Лидочки их накопилось аж на четыре дня). Во-первых, пора сходить в таинственную квартиру на улице Ворошилова и посмотреть, кто там живет, и почему за коммуналку платит Лидочка. Во-вторых, банально хочется отдохнуть, особенно в виду того, что выходных в ближайшее время не предвидится. Ну, и в-третьих (и это, пожалуй, самая главная причина), – мне хотелось сделать эту чертову стенгазету так, чтобы читатели «рыдали от умиления». От конечного результата зависит многое.