– Занимайте места согласно купленным билетам, – балаболил Чанба, ерзая. – Контролер на линии!

– Билеты – это что-то вроде тессер,[25] по которым проходят на ристания колесниц? – полюбопытствовал И Ван. – А что такое «контролер на линии»?

– Не слушайте этого болтуна, почтенный И Ван, – сердито сказал Сергий и повернулся к Эдику: – А ты прикуси язык!

– Всё! – заверил его Чанба. – Я нем, как рыба. Свежезамороженная…

Следуя вдоль Оронта, повозка часика через два приблизилась к Антиохии. Это был огромный красивый город – больше полумиллиона жителей. Антиохия удобно расположилась между мутным Оронтом и двуглавой горой Сильпия. Крест-накрест город делили стены, разграничивая четыре квартала, где проживали римляне и сирийцы, эллины и иудеи, а снаружи Антиохию обносила общая крепостная стена, укрепленная четырьмя сотнями башен. Так что в городе тесно не было, внутри его стен можно было встретить и розовые скалы, и ручьи, и водопады. А ипподром разместили на большом, омываемом Оронтом острове, куда вели каменные мосты.

– Прав был Лёха насчет скрепляющих народ гвоздей, – негромко сказал Эдик, подбородком указывая на жителей предместий, которые исполняли положенные обряды с удовольствием и старанием.

И эллины с римлянами, и народ сирийского обличья, все одинаково одетые в легкие хитоны, окропляли водой конюшни и хлева, выметали из них сор новыми метлами, украшали двери венками и гирляндами из веточек.

Портовая дорога вильнула, выходя к стенам города, и справа показался луг, по которому разбрелось стадо овец. Двое пастухов ходили вокруг отары, окуривая животных серой, и молились наперебой – о ниспослании милости на скот, стойла и дом, об избавлении от мора и болезней, об изобилии травы, корма и чистой воды…

Повозка загрохотала по каменным плитам и въехала в Портовые ворота Антиохии. Дальше, ближе к центру города, стояли раскрытыми еще одни ворота – Херувимские, украшенные бронзовыми барельефами из Иерусалимского храма, разрушенного Титом.

И путешественники выехали на центральную улицу Нимфей – широкую и прямую, мощенную мрамором, с тротуарами под сенью непрерывных портиков. Дома по обе стороны поражали пышностью и великолепием, сверкали гранеными колоннами, поднимали на плоских крышах ряды статуй, спускали лестницы, охраняемые каменными львами и грифонами, или отгораживались от улицы решетчатыми оградами.

Впрочем, смотреть по сторонам удавалось не слишком – по улице шествовали колонны празднующих, веселых и пьяных, в одеждах всех цветов и оттенков.

– Да здравствует Первое мая… – вякнул Эдик, и поспешно сказал: – Молчу, молчу…

Антиохийцы и гости города шли, пританцовывая, кружась и подпрыгивая, они размахивали зелеными ветками и листьями пальм, орали, пели, хохотали, оживленно балаболили, стараясь перекричать толпу, или молча улыбались, радуясь празднику, хорошему дню и просто самой жизни.

Повозка еле катилась, кони фыркали, раздвигая толпу, вздергивали головы, а люди, идущие на праздник, вихрились вокруг, обтекая странствующих и путешествующих. Шалые девчонки в одних эксомидах, обнажающих правые груди, набрасывали ханьцам и преторианцам венки на шею и тянулись к ним губами. Трое философов с великим смущением отстранялись, а Сергий с удовольствием чмокнул пару прелестниц, не упустив случая ущипнуть их за приятные округлости.

Ближе к центру города толпа поредела, и карруха выбралась на перекресток, где был сооружен Омфален – четыре роскошных арки, украшенных скульптурами. Тут же высился пьедестал с беломраморной фигурой отдыхающего Аполлона, глаза которого, сделанные из розовых гиацинтов, томно глядели вдаль.