Концепция, согласно которой каждому нужно позволить попробовать, была вытеснена совершенно иной, требующей для всех равных стартовых условий и равных перспектив. Это, попросту говоря, означает, что государство, не ограничиваясь предоставлением всем равных условий, должно стремиться к контролю над всеми условиями, имеющими отношение к перспективам индивида, и корректировать их в зависимости от его способностей таким образом, чтобы он гарантированно имел такие же перспективы, как и все остальные. Такое расчетливое приспособление возможностей к целям и способностям индивида, разумеется, представляет собой полную противоположность свободе. Невозможно оправдать его и как наилучшее использование всего имеющегося знания, если только не полагать, что государству лучше известно, каким образом можно использовать способности каждого человека.

Когда мы пытаемся выяснить, насколько эти требования оправданы, мы обнаруживаем, что они опираются на недовольство, которое успех одних часто вызывает в менее удачливых людях, или, попросту говоря, на зависть. Современная склонность потворствовать этой страсти и наряжать ее в респектабельный наряд социальной справедливости все сильнее угрожает свободе. Недавно была сделана попытка обосновать эти требования тем аргументом, что целью политики должно быть устранение всех источников недовольства[167] . Из этого, разумеется, с необходимостью следует, что государство должно быть ответственным за то, чтобы ни у кого не было более крепкого здоровья, более счастливого характера, более красивой жены или более преуспевающих детей, чем у любого другого. Если и в самом деле все нереализованные желания являются основанием для предъявления требований обществу, то личной ответственности приходит конец. Зависть, бесспорно, не относится к числу тех источников недовольства, которые свободное общество могло бы ликвидировать. Одно из существенных условий сохранения такого общества состоит, по-видимому, в том, чтобы не поощрять зависть и не поддерживать ее требования, пряча их за лозунгами социальной справедливости, а относиться к ней, по словам Джона Стюарта Милля, как к «самой антисоциальной и самой гнусной из всех страстей»[168].

6. Хотя бо́льшая часть эгалитарных требований основывается на одной лишь зависти, следует признать, что многое из того, что на первый взгляд кажется требованием большего равенства, на деле является требованием более справедливого распределения благ этого мира и, таким образом, причины у него гораздо более уважительные. Большинство людей протестуют не против самого неравенства, а против того факта, что разница в вознаграждении не соответствует никаким распознаваемым различиям в достоинствах или заслугах получателей. Обычный ответ на это заключается в том, что в свободном обществе в целом достигается такого рода справедливость[169]. Но это утверждение недоказуемо, если под справедливостью иметь в виду пропорциональность вознаграждения моральным достоинствам или заслугам. Любая попытка обосновать дело свободы этим аргументом очень опасна, так как он признает, что материальное вознаграждение должно соответствовать поддающимся наблюдению заслугам, а потому опровергает вывод, который делают из этого большинство людей, с помощью утверждения, не являющегося истинным. Правильный ответ заключается в том, что в свободном обществе и нежелательно, и на практике невозможно сделать так, чтобы материальное вознаграждение в общем случае соответствовало тому, что люди распознают и признают в качестве достоинств или заслуг, и что существенная характеристика свободного общества заключается в том, что положение человека не должно обязательно зависеть от мнения его сограждан о его заслугах.