В современную эпоху модно приуменьшать значение врожденных различий между людьми и приписывать все существенные различия влиянию среды[162]. При всей важности последнего мы не должны пренебрегать тем фактом, что люди изначально очень разные. Значение индивидуальных различий вряд ли уменьшилось бы, даже если бы люди воспитывались в совершенно одинаковых условиях. Утверждение, что «все люди рождены равными», просто-напросто ложно. Мы можем и дальше использовать эту освященную традицией фразу для выражения идеала, в соответствии с которым ко всем людям следует относиться одинаково с правовой и моральной точек зрения. Но если мы хотим понять, что может или должен означать этот идеал равенства, мы должны, прежде всего, освободиться от веры в фактическое равенство.

Из того, что все люди очень разные, следует, что если обходиться с ними одинаково, результатом неизбежно будет неравенство в их действительном положении[163], а единственный способ поместить всех в одинаковое положение состоит в том, чтобы обходиться с ними по-разному. Вследствие этого равенство перед законом и материальное равенство не только различны, но и противоречат друг другу, так что мы можем достичь либо одного, либо другого, но не того и другого одновременно. Равенство перед законом, которого требует свобода, ведет к материальному неравенству. Наш аргумент заключается в следующем: хотя в тех случаях, когда государству приходится использовать принуждение по другим основаниям, оно должно обходиться с людьми одинаково, желание сделать людей более равными по жизненным условиям не может быть принято в свободном обществе как оправдание для дальнейшего и дискриминационного принуждения.

Мы не возражаем против равенства как такового. Просто дело в том, что требование равенства является главной темой большинства тех, кто жаждет навязать обществу заранее выработанную распределительную модель. Наше возражение направлено против всех попыток навязать обществу преднамеренно выбранную модель распределения независимо от того, стремимся мы к равенству или неравенству. Далее мы увидим, что многие из тех, кто требует большего равенства, на самом деле требуют не равенства, а такого распределения, которое более точно соответствовало бы человеческим представлениям об индивидуальных достоинствах или заслугах, и что их желания столь же несовместимы со свободой, как и более прямые эгалитарные требования.

Если некто возражает против использования принуждения для установления более равного или более справедливого распределения, то это не означает, что он не считает эти цели желательными. Но если мы хотим сохранить свободное общество, то важно понимать, что даже если что-то представляется нам желательным, это не является достаточным оправданием для применения принуждения. Человек может мечтать о сообществе, в котором нет чрезмерного контраста между богатыми и бедными, и приветствовать то, что общий рост богатства, как кажется, ведет к постепенному уменьшению неравенства. Я целиком разделяю эти чувства и безусловно считаю достигнутый в США уровень социального равенства достойным самой высокой оценки.

Также вроде бы нет причин, почему эти довольно популярные предпочтения не могут направлять некоторые аспекты политики. Когда существует законная потребность в правительственных действиях, и нам нужно выбрать между разными методами удовлетворения этой потребности, то предпочтительными будут те методы, которые заодно уменьшают неравенство. Если, например, в законе о наследовании при отсутствии завещания какое-либо положение будет в большей мере способствовать достижению равенства, то это может быть серьезным аргументом в его пользу. Но совсем другое дело, если выдвигается требование, чтобы для обеспечения материального равенства мы отбросили базовый постулат свободного общества, а именно ограничение всякого принуждения принципом равенства перед законом. На это мы возразим, что экономическое неравенство не является одним из тех видов зла, которые оправдывают применение нами избирательного принуждения или привилегий в качестве средства его исправления.