– Отчиняй ворота, Матрена. Я пришла, Варвара.

– Охтим нешеньки, – голос в одно мгновенье переродился, зазвучал ласково и подобострастно, – а я думаю: кто к нам с утра в гости пожаловал?.. Милости просим, Варварушка, проходи…

Звякнул железный запор, глухие ворота распахнулись, и толстая, встрепанная Матрена Кадочникова, содержательница тайного публичного дома, беспрестанно кланяясь, попятилась задом к крыльцу, пропуская Зеленую Варвару в свое веселое заведение. Являло оно собой зрелище немудреное и простое: махонькая прихожая с большой русской печью и со шкафчиком, за стеклом которого виднелся небогатый набор посуды, дальше – зал с большим круглым столом, застеленным синей скатертью, а по бокам – три двери, ведущие в отдельные комнатки. Одна из дверей была открыта, и через узкий проем виднелась железная кровать с алым атласным одеялом, и возле кровати – узкий столик на гнутых ножках да венский стул с наброшенной на его спинку цветастой юбкой.

– Садись за стол, Варварушка, я самовар подам, вареньице выставлю, чайку попьем… – Матрена продолжала семенить перед гостьей, а сама пыталась широким задом прикрыть нечаянно распахнувшуюся дверь в комнатку, где шибко уж зазывно алело атласное одеяло. Зеленая Варвара будто и не слышала хозяйки – как перешагнула порог, так и встала намертво, уцепившись за свою суковатую палку правой рукой, а левой придерживая какую-то поклажу у себя за пазухой. Большой загнутый нос, грозно нависая над блеклыми, выцветшими губами, словно что-то вынюхивал.

– Проходи, проходи, гостья дорогая, присаживайся, в ногах правды нет… – лебезила, не утихая, Матрена.

– Врешь, лахудра распутная! – голос из тощего тела, как из трубы иерихонской, – никакая я тебе не дорогая! Подай мне девку, убедиться желаю, как ты ее извалтузила! Подай!

Последнее слово так громко грохнуло, будто из ружья пальнули. Матрена колыхнулась телесами, в лицо ей кинулась ярая кровь, и от толстых обвислых щек можно было теперь поджигать лучину. Перепуганная до потери дыхания, хотела все-таки хитрая баба повернуть по-своему, затараторила сорочьей скороговоркой:

– Не пойму, Варварушка, пошто ты гневашься, никак не пойму – никого не валтузила, девоньки мои во здравии и веселы, конфет им намедни купила, уж так радовались…

– Подай! – снова громыхнула старуха, и остро затесанный конец палки вонзился в широкую крашеную половицу.

– Да спят они, милая ты моя, спят сладкие, я и будить их не хотела, пускай понежатся…

Договорить Матрена не успела: легкие филенчатые двери крайней комнатки распахнулись с треском, и в зал вырвалась зареванная девушка с распущенными волосами, в изорванной нижней рубахе, сквозь лоскуты которой просвечивали на белом теле красные полосы.

– Врет она все, Варвара, врет! – рыдала девушка, не утирая слез. – Вот ее доброта да нежность – ремнем хлестала. А за что? Один раз отлучилась без спроса – а накинулась, как зверь. Найди ей управу, Варварушка, всю судьбу заела!

– Я заела?! – взметнулась Матрена, отчаянно взмахивая руками. – Да ты бы давно загинула, с голоду сдохла бы!

– Цыть! – властно осекла ее старуха. – Молчи, толстомясая, меня слушай. Еще раз до девки дотронешься – изничтожу. Праху не останется. Слышишь?!

– Слышу, слышу, – серея щеками, сгибаясь и оплывая телесами, испуганно бормотала Матрена, – все исполню, только не серчай.

– Гляди у меня! – из-за пазухи, из вороха зеленого тряпья, намотанного поверх рваной шубейки, старуха вытащила левую руку, а в ней – махонький, еще слепой, котенок. – Прими животину; пои, корми, не вздумай угробить. Ну?! Держи!