Ильяс остался возле двери. По-моему, его слегка мутило. Ничего, сто енотов быстро вернут душевное равновесие.

Я медленно обошел смотровой стол слева, остановился. Рана на шее мертвого издателя выглядела кошмарно. Вернее, вместо шеи присутствовала одна сплошная рана. Казалось, Степана Виленовича терзала целая стая волков одновременно. Или одно существо, но имеющее гигантскую пасть. Например, как у белой акулы. Моя Мурка не смогла бы так разорвать человеческое горло в принципе. Я отлично знал ее точный, можно сказать «хирургический» стиль и был уверен: тут поработала не она. Впрочем, сказать, что я догадывался, чьих это клыков дело, было нельзя. Такие раны мне никогда не встречались. Вообще.

– Ну че? – пискнул от двери Ильяс. – Налюбовался?

– Нет еще, – сказал я и приподнял ножом верхнюю губу покойника. Зубы нормальные и даже отличные, при жизни у Хохорева явно был дорогой стоматолог. Все до одного на месте. Я бросил взгляд на грудь и живот. Кровь, конечно же, натекла из горла, следов вскрытия не имелось. Набравшись духу, расстегнул у мертвеца штаны, приспустил. Гениталии целы. Значит, Степан Виленович действительно не высший, которого безвестным, но крайне впечатляющим способом решил завалить кандидат на принадлежность к племени ночных.

– Вот теперь все, – сказал я, убирая нож обратно за голенище.

Сержант, облегченно выкрикнув «слава Аллаху», пулей вылетел из камеры. Я посмотрел на лицо Степана Виленовича. Оно было запачкано кровью, но абсолютно безмятежно. Ни испуга, ни страдания. Словно горло ему разодрали внезапно, молниеносно и одним движением.

Старший лейтенант Чичко, бесстрашный борец с взбесившимися росомахами, квартировал в полицейском общежитии. Без Ильяса внутрь меня, скорей всего, не пустили бы: вахтер выглядел чрезвычайно внушительно и посторонних явно не жаловал.

А общежитие оказалось более чем пристойным. Двухкомнатные квартиры-малосемейки с кухнями, ванными и балкончиками. Повсюду порядок, вкусные ароматы домашней пищи, живые растения в кашпо. Два работающих лифта без запаха мочи и настенной росписи а-ля «я знаю строение женского тела». В вестибюле первого этажа работал большой телевизор, возле него сидели женщины в халатиках и спортивных костюмах. Смотрели ночной канал о чувственной любви. Пара зрительниц была очень даже ничего. Ильяс, шепнув, чтоб я ни в коем случае не выдавал его Чичко, присоединился к ним. Сразу затараторил, тут же вспыхнул ответный смех. Похоже, моего провожатого здесь хорошо знали и питали к нему добрые чувства.

Комната Чичко располагалась на четвертом этаже, в самом конце коридора. Рядом была дверь, ведущая на большой общий балкон. Там курили и не вполне трезвыми голосами беседовали об автомобилях. В полтретьего ночи. Оказывается, полицейские, как и их супруги, необыкновенно мало нуждаются в сне.

Приложив ухо к двери, прислушался. Кажется, в комнате старшего лейтенанта кто-то был – и тоже не спал. Я негромко постучал. Подождал и постучал снова, требовательней. Послышались шаги, знакомый строгий, но с юношеским звоном голос спросил:

– Кто?

– Открывай, Чичко, – сказал я. – Это Раскольник.

Дверь приоткрылась. Старший лейтенант высунул плечо и перебинтованную голову. На щеке виднелась длинная, неглубокая царапина.

– Кто вас сюда пустил в такое время?

– Без разницы. Дай войти, разговор есть.

– Во-первых, принять я вас не могу, у меня гости. А во-вторых, пока вы мне не скажете, каким образом проникли на территорию охраняемого общежития, никакого разговора не будет. Вообще.