Я нервно вздрогнула, и Синклер спросил:

– В чем дело? Ты как натянутая струна. Тебя, должно быть, что-то мучает. Какое-то тайное переживание или, может, чувство вины?

– Из-за чего же мне чувствовать себя виноватой?

– Это ты мне расскажи. Вероятно, из-за того, что ты бросила папочку?

– Отца? Ты шутишь.

– Хочешь сказать, что ты была счастлива, когда наконец стряхнула с пяток калифорнийскую пыль?

– Вовсе нет. Но отец в настоящий момент ни в чем не нуждается, поэтому мне не из-за чего испытывать чувство вины.

– Тогда, должно быть, что-то другое. – Подушечка его большого пальца легко скользнула по моей щеке. – Я знаю, здесь наверняка замешан страдающий от безнадежной любви юрист.

– Кто?! – Мое изумление было искренним.

– Юрист. Сама знаешь, хитрая Ранкеллур.

– Ты ничего не добьешься, цитируя Роберта Льюиса Стивенсона… Я по-прежнему не понимаю, о ком ты говоришь.

Но я, разумеется, понимала.

– О Дэвиде Стюарте, моя милая. Ты разве не заметила, что вчера вечером он просто не мог оторвать от тебя глаз? Он смотрел на тебя в течение всего ужина, с эдаким сладострастным блеском в глазах. Должен признать, что ты вчера была действительно лакомым кусочком. Где ты взяла этот роскошный восточный наряд?

– В Сан-Франциско… Что за глупости ты говоришь?

– И вовсе не глупости… Тут и слепому видно. А тебе улыбается мысль быть любовницей старика?

– Синклер, он не старик.

– Я предполагаю, что ему лет тридцать пять. Но он такой надежный, моя дорогая. – В голосе Синклера появились медовые нотки, как у какой-нибудь престарелой дамочки. – И такой хороший молодой человек.

– Ты все глумишься.

– Да, я такой. – И, не меняя тона, он добавил: – Когда ты возвращаешься в Америку?

Этот вопрос застал меня врасплох.

– А что?

– Просто интересно.

– Через месяц.

– Так скоро? Я надеялся, что ты останешься. Покинешь отца и пустишь корни в родном, так сказать, краю.

– Я слишком сильно люблю отца и не смогу его бросить. Да и потом, чем бы я тут занималась?

– Устроилась бы на работу…

– Ты говоришь совсем как бабушка. Но я не могу устроиться на работу, потому что я совершенно ничего не умею.

– Ты могла бы работать секретаршей.

– Нет, не могла бы. Всякий раз, когда я пытаюсь печатать, я делаю уйму ошибок.

– Ты могла бы выйти замуж…

– Но я никого не знаю…

– Ты знаешь меня, – вдруг сказал Синклер.

Его палец, поглаживающий мою щеку, застыл. Через некоторое время я села и, повернувшись, посмотрела на него. Его глаза были голубее, чем само небо, но в них абсолютно ничего нельзя было прочесть.

– Что ты сказал?

– Я сказал: «Ты знаешь меня». – Он протянул руку и сжал мое запястье, легко обхватив его своими пальцами.

– Ты же не серьезно.

– Разве? Ну хорошо, тогда давай представим, что я серьезно. Что бы ты сказала?

– Ну, прежде всего, это был бы практически инцест.

– Чушь собачья.

– И почему я? – Мало-помалу этот разговор начинал мне нравиться. – Ты же всегда считал меня простой, как дважды два четыре, ты мне сам об этом говорил…

– Но теперь все по-другому. Ты теперь не простая. Ты превратилась в прекрасную викингшу…

– …И у меня нет никаких способностей. Я даже не умею составлять букеты.

– А за каким чертом мне нужно, чтобы ты составляла букеты?

– И вообще, мне порой кажется, что у тебя толпы поклонниц по всей стране, которые сохнут по тебе и мечтают, что однажды наступит день, когда ты предложишь им стать миссис Синклер Бейли.

– Может, и так, – ответил Синклер с приводящим в бешенство самодовольством. – Но мне они не нужны. Мне нужна ты.

Я задумалась над этим и, как ни странно, нашла эту мысль интригующей.