– Это очень хорошо, что вы вылетаете, – проговорил незнакомый мужчина. – Вам нужно быть здесь в течение пяти дней, чтобы определиться с судьбой вашего ребенка.

– Это мы будем решать с ее матерью, не с вами, – неожиданно протрезвел он от неожиданного заявления.

Внутри все сжалось, подкатила тошнота. Не от выпитого – нет. От противных слов противного незнакомого мужика.

– Сожалею, но Ирина Владимировна уже не сможет больше ничего решить. Она умерла два часа назад на операционном столе. А девочка родилась, и она здорова. К счастью, она унаследовала ваше здоровье, а не матери. Сожалею… – Мужчина из Ирининого телефона помолчал и спросил: – Так вы прилетите? Вас ждать?

– Да. Прилечу.

Он оглянулся на столик, который занимал только что. На нем еще стоял бокал с виски. Недопитый им бокал. И его никто не спешил убрать.

– Я прилечу. – Он повернул обратно, добавив: – Но не сегодня…

– Вы должны меня понять! – с обидой и слезами воскликнул мужчина, сидевший перед капитаном Артамошиным.

– Я вас понимаю, – сдержанно ответил тот и даже кивнул для пущей убедительности. – И еще как!

– У вас тоже погибла семья в авиакатастрофе?! – Мужчина вытаращил на него выцветшие от слез глаза. – Простите, не знал.

– Простите, но вы меня неправильно поняли. – Артамошин потер ладонями лицо, чтобы раздраженный взгляд не просочился, не оскорбил убитого горем человека. – На самом деле у меня нет семьи. Я никогда не был женат. Просто я могу представить, каково вам. Вы испытали шок. И…

– Шок?! Вы это называете шоком?! – Мужчина посмотрел на него как на дефективного, – с жалостью и скорбью. – Не дай вам бог испытать то, что испытал я! Что испытали все родственники пассажиров рейса, который…

Он громко всхлипнул, достал из затертого кармана льняных штанов большой носовой платок, закрыл им лицо и заплакал.

Артамошин терпеливо ждал. Он вынужден был терпеть, потому что глубоко сочувствовал им всем. Он не имел права вести себя как-то иначе из чисто человеческих соображений. И еще у него был приказ – проявлять лояльность. Ему даже для этих целей выделили отдельный кабинет, и уже почти год он общался с родственниками.

С каждым днем желающих найти виновных становилось все меньше. Они переставали приходить. Отчаялись. Смирились. Согласились с заключением экспертной комиссии: крушение лайнера произошло из-за технических неполадок.

– Взрыва на борту не было, Иван Семенович, – проговорил Артамошин, когда огромный платок был скомкан и убран в карман мужчины. – Никакого вмешательства извне! Сбой в работе системы. Несчастный случай. Никакого злого умысла.

– Да, да, да… Мне уже говорили. Да, да, да… – он часто закивал. – Но за это тоже кто-то должен понести наказание!

– Абсолютно с вами согласен. Комиссия специалистов разбирается в причинах неполадок, приведших к катастрофе. Как только ими будет сделано окончательное заключение, дело передадут в соответствующие инстанции. Состоится следствие. Виновные будут наказаны.

– Да, да, да…

Пробормотав это, он замолчал. Посидел минуту, не двигаясь, потом вздрогнул и глянул на Артамошина так, будто только что прозрел.

– Я понял! Я понял, к чему вы ведете! – Он замотал указательным пальцем у себя перед носом. – Вы сейчас пытаетесь оградить своего коллегу от подозрений, усыпить мою бдительность, свалить все на безмолвное железо. А он… Он останется незапятнанным. Понятно: честь мундира. Вы с ним на одном поле и все такое… Но я докажу, что это он! Докажу! Чего бы мне это ни стоило. Ему не удастся уйти от правосудия. Я достану его. Я всю свою жизнь положу на то, чтобы достать его. Знаете почему?