В общем, если что-нибудь и выносилось во всех этих случаях за скобку (такой, простите, арифметический термин), то вот это большое «Р» – пассионарность. А она присутствует абсолютно во всех исторических процессах. Если ее нет, то процессы не идут. Тогда люди спокойно и тихо живут, никого не трогают, а если на них нападают, они защищаются в меру своих сил.

Объяснить этого я, конечно, никому не мог, потому что когда я попал в Норильск, там гуманитариев – людей, знающих историю, – вокруг меня не было. А геологи такими вещами мало интересовались. Они даже считали, что это вредит делу. И действительно, вредило, потому что я мечтал, сочинял стихи на исторические темы и записывал их на обратной стороне геологических чертежей, которые я делал. За что меня в общем-то и погнали из геологической экспедиции. Но это даже пошло на пользу, потому что меня взяли в химическую лабораторию и я занимался архивом проб, как библиотекарь. А там было уже тепло, и таким образом я оказался жив.

Вообще на Нижней Тунгуске место было очень суровое. Тайга – это зеленая тюрьма. Летом там ужас: комары, мошка; в сентябре начинаются дожди, а с октября – завалы снега. Ужасно тяжело там жить. И я, чтобы облегчить свое положение, пошел добровольцем на фронт. На передовой я был солдатом, и там было гораздо легче, чем в геофизической экспедиции от Норильского комбината. И кормили лучше, и достать пищу можно было. Так что я сделал очень мудрый шаг.

Я участвовал во взятии Берлина, вернулся с фронта, приехал в Ленинград и уже в шинели с погонами пошел в университет, где в то время деканом истфака был мой хороший друг В. В. Мавродин. И он мне предложил: как Вы хотите закончить университет – очно, заочно или экстернатом? Ну, я решил, что тут зевать не надо и говорю: «Экстернат». И сдал все экзамены и зачеты за полтора курса. Нашел свою старую статью, которую в свое время недоделал, переписал ее и подал как дипломную работу. Она была напечатана – хорошая статья оказалась. Потом я быстренько сдал кандидатский минимум и попутно государственный экзамен.

Это было такое хорошее время после войны! Но все это кончилось с постановлением Жданова о «Звезде» и «Ленинграде». Тут я из хорошего и приятного Лёвушки превратился в свою диалектическую противоположность, и меня стали отовсюду выгонять, со мной перестали кланяться на Невском. И тут я попал в сумасшедший дом библиотекарем. Для того чтобы подать документы для защиты уже написанной мною диссертации в университете (так как в Академии наук у меня не принимали бумаги), нужна была справка с последнего места работы. И мне удалось устроиться в психоневрологическую больницу библиотекарем: я там выдавал сумасшедшим книги в белом халате. Потом наконец я получил справку и сдал все бумаги в университет. А у нас был ректор (Царство ему Небесное!) Н. А. Вознесенский. Потом его взяли наверх, в министры, и убили. Я очень его жалею: светлый человек был. Ну, конечно, я пошел защищать диссертацию, хотя мне все очень затягивали, отзывы не хотели писать. Но тогда еще ученые имели хоть какую-то крупицу совести и написали нужные отзывы. И диссертацию поставили на защиту.

И тут явился заслуженный деятель киргизской науки, доктор исторических наук, «великий» археолог Бернштам, стал выступать против меня как неофициальный оппонент и говорит: «Конечно, Лев Николаевич кое-что знает, но он не знает восточных языков, и кроме того, у него есть еще ошибки». Всего 16 возражений. Я начал отвечать. Во-первых, я к нему обратился по-персидски, а он его не знал. Тогда я перешел на тюркский, но он и его не знал. В общем, кончилось тем, что из 16 членов Ученого совета я получил 15 белых и один черный шар. Не знаю, кто мне его подложил, но это не существенно.