«Ох!» – его качнуло, но на этот раз он устоял.

«Контрольный в голову, или как?» – пауза затягивалась. Женщина по-прежнему стояла на мосту, подсвеченная сзади и спереди желтым светом фонарей. Руки вскинуты, оружие направлено Генриху в грудь, и кажется, что он видит дымок, курящийся над стволом пистолета, и чувствует запах сгоревшего пороха.

Тишина, покой полного безветрия, безлюдная улица и двое на ней: мужчина и женщина – все намекает на мелодраму, в крайнем случае, на драму. Но жертва и убийца – настоящая трагедия.

Генрих смотрел на женщину, силясь вздохнуть и «оценить ущерб», потом рефлекторно поднял руку к груди. Туда, куда ударила пуля. Провел пальцами в коже по шероховатой ткани в «елочку».

«Шутка случая… Ну, надо же! Однако отчего она не стреляет?»

Пауза затягивалась. Проклятый Кейн стоял как вкопанный и ощупывал грудь. Под затянутой в перчаточную кожу рукой ткань пальто быстро намокала, и темное пятно растекалось книзу.

«Отчего он не падает?»

Но на самом деле, главный вопрос формулировался иначе – отчего она не стреляет? Натали словно бы очутилась во сне. В тягостном медленном бреду, когда все понимаешь, но ничего не можешь с этим поделать. Стояла в верхней точке подъема моста, ощущая под ногами неровности булыжной мостовой, дышала холодным ночным воздухом, вдыхая мороз и выдыхая пар, смотрела на полковника Кейна, на его освещенное светом фонаря лицо, и не стреляла.

– Контрольный в голову, или как? – натужно прохрипел мужчина. По-русски он говорил чисто, как если бы не был бельгийцем, а природным русаком.

– Вы… Почему вы не падаете? – она слышала в своем, враз просевшем на октаву или две голосе истерические нотки, но, как и водится во сне, была бессильна что-нибудь изменить.

– А должен? – Дыхание, судя по всему, давалось Кейну с трудом, речь – лишь героическим усилием.

– У вас все пальто в крови…

– В самом деле?

Где-то за домами раздался свисток городового. В переулке за спиной застучали о булыжник подковки сапог.

– Выбросьте! – предложил, поморщившись, Кейн. – Живее! Замордуют…

Как ни странно, она его поняла. И, разумеется, Кейн был прав. Даже в лучшие времена, как рассказывали ветераны, с террористами не церемонились. Заломить руки – пусть и даме из общества, бросить лицом на камни мостовой, пройтись для острастки сапогами по ребрам – все это цветочки по сравнению с тем, что творилось теперь, после Славной Революции. По нынешним временам, если взяли на горячем, тем более с дымящимся стволом в руках, измордуют так, что враз потеряешь вместе с человеческим обликом все свои принципы, и достоинство тоже. О том, что изнасилуют между делом и не раз, даже упоминать не стоит.

– Ну! – перхнул мужчина, начиная крениться набок. – Вы как? И… Помогите мне, черт вас дери!

Совет показался разумным и уместным, словно бы это и не она стреляла только что в Генриха Кейна, известного половине Европы как Эль Карницеро.

«Мясник…» – Натали выбросила «люгер» в канал и успела добраться до полковника раньше, чем набежали городовые с соседних улиц и жандармы от Литовского замка.

– Обопритесь на меня, – предложила она, подхватывая его слева. – Что это?

Запах был недвусмысленный, но поверить в такой абсурд она не могла.

– Вы видели, кто в меня стрелял? – мужчина тяжело оперся на ее руку, но продолжал оставаться на удивление спокойным.

– Это спирт? Да, – опомнилась она, услышав гулкий топот в переулке и трели полицейских свистков. – Высокий, сутулый, лица я не разглядела.

– Я тоже, – мужчина по-прежнему говорил с трудом, дышал с хрипом, – а жаль, удавил бы гада!