– Чем займешься ты? – Кирьянов сделал себе какие-то пометки в блокноте и снова посмотрел на меня.

Я никогда не отличалась особой любовью к искусству. Нет, конечно, музыку в машине я выбирала и даже помнила нескольких художников с их картинами на том простом основании, что их помнили все. Но отличить «семидесятников» от «восьмидесятников», а импрессионистов от экспрессионистов – это для меня было слишком. Как-то так сложилось, что моя работа редко сводила меня с деятелями мира искусств, а сама я хоть и ходила иногда в бар, когда там играли живую музыку, никогда не обращала внимания, что же, собственно, звучит. Пришла пора восполнить этот пробел в своем развитии.

– Я схожу на концерт.

Если вы любите детективы, особенно классические, или фильмы о гангстерах США начала двадцатого века, то там, куда ни посмотри, везде вечер и дождь. Видимо, есть что-то такое по-настоящему таинственное в сияющем неоновыми вывесками городе, затянутом пеленой дождя. Проезжающие машины оставляют в лужах световые полосы, а стекающие по стеклу капли создают ощущение, что все здания написаны акварелью. В современном городе не хватает только плащей и широкополых шляп, как я видела в детстве в одном из фильмов, которые так любил мой отец.

Но в этот вечер дождя не было. Солнце опускалось за здания, заставляя последние золотые лучи еще резче обрисовывать их контуры. В арки и подворотни уже опустились тени, а огни проезжающих машин как будто несли частичку солнца с запада на восток, чтобы потом, ранним утром, соединить все вместе и вернуть светило на небо. В такие вечера уличные кафе всегда были заполнены до отказа. Разговоры, смех, чай (а то и кофе, несмотря на то что скоро спать), оранжевые пледы, фонари над головой. Ну или крепкие напитки, жареные колбаски, хрустящий хлеб. По жизни я была лишена романтики, но прекрасно понимала, что ее формирует, а иногда и по-хорошему завидовала тем, кто вот так уютно устраивался вечером в открытом кафе, обсуждая прожитый день или планы на будущее.

У меня план был один – выяснить, кто этот человек с длинными пальцами, неясным образом оказавшийся на тротуаре под окнами многоэтажного дома. А потом понять, кто или что привело к такому невеселому исходу. Наказывать было не моей целью, для этого есть полиция, суды и прочие органы, обеспечивающие нашу безопасность, но в то же время не могу сказать, что я относилась к пойманным преступникам и их жертвам совсем уж безразлично. Ничто человеческое, как говорится, мне не чуждо, а потому все виды нарушивших закон людей получали у меня вполне конкретную отрицательную оценку. Что касается жертв и простых пострадавших (как физически, так и морально или материально), то мое отношение к ним, при всем сочувствии, описывалось фразой: «Мне гораздо лучше, чем им».

Цинично? Да, в этом меня часто упрекали. И еще говорили, что мне не хватает эмпатии по отношению к тем, кому я помогаю или, как в настоящем случае, чье убийство расследую. Даже Кирьянов, посвятивший немало лет охране правопорядка на совершенно разных уровнях, пройдя путь от рядового постового до подполковника, и то мог время от времени высказать сожаление относительно того, что человек, скажем, стал жертвой мошенничества или получил травмы после нападения на улице. Мол, как же так! А я смотрела на все это и прокручивала в голове варианты развития событий, раскрутки дела, сводила единую таблицу фактов и наблюдений и даже не думала кому-то посочувствовать.

Вот и сейчас, шагая по вечерней улице, уже потерявшей последние золотые отблески на стеклах домов, я с холодной головой думала – кто это мог быть? И вообще, почему меня так зацепили эти пальцы? Погибший вполне мог просто ухаживать за руками. Ну, не знаю, пунктик у него такой был. Необязательно свою красоту (пусть и части тела, а не всего полностью) как-то монетизировать. Важно ведь, что делает именно тебя счастливым.