Пульсируя и сжимаясь, монстр устремился в глубину коридора. Он дергался и спешил, точно спасаясь от смерти. Конан висел на нем клещом – избитый, истерзанный, непобедимый. Он не мог высвободить саблю, а выпускать не хотел. И полосовал, полосовал демона кинжалом, зажатым в левой руке, распуская чудовище буквально на ленты…

Теперь его противник светился уже весь: видно, чем туже приходилось этому порождению мрака, тем больше света оно испускало. Конана уже начинало слепить это неестественное свечение, когда шевелящаяся туша вдруг провалилась куда-то вниз и исчезла, оставив Конану лишь саблю, зажатую в судорожно стиснутой руке. Киммериец обнаружил, что лежит на каменных плитах, а его правая рука и плечо нависают над пустотой. И там, уже далеко внизу, уносится в непроглядную бездну светящийся метеор…

Постепенно Конан осознал, что его угораздило отцепиться от монстра на самом краю обширного круглого колодца. Каменный обод покрывала скользкая слизь. Некоторое время киммериец лежал неподвижно, глядя, как в чудовищной глубине уносится прочь крохотная яркая точка… И наконец пропадает, канув во что-то темное и блестящее, – Конану даже показалось, будто поверхность устремилась вверх, навстречу падающему телу. Еще мгновение в темных пучинах тлел колдовской огонек, потом не стало и его. Перед глазами Конана была лишь тьма и беспредельная пустота, не нарушаемая ни движением, ни звуком.

Шелковые путы безбожно резали Натале запястья, но высвободиться она не могла, как ни пыталась. Тщетно сражаясь с узлами, девушка все вглядывалась в кромешную темноту коридора. Там исчез Конан, схлестнувшийся в неравной схватке с демоном, державшим в страхе Ксутал. Какое-то время бритунийка еще слышала прерывистое дыхание и глухой рык могучего варвара, шум тяжеловесной возни и характерные звуки распарываемой страшными ударами плоти… Потом все стихло. Бедная Натала то в полузабытьи повисала на проклятой веревке, то приподнималась, напряженно ожидая – неизвестно чего.

Шорох неверных, но определенно человеческих шагов пробудил ее к жизни. Из темноты к ней плелся Конан, и вид у варвара был такой, что визг Наталы эхом раскатился по коридору – на миг ей показалось, будто там, в отблесках света, переставлял непослушные ноги оживший мертвец. На Конана в самом деле страшно было смотреть. Он шел мокрый от собственной крови, и с каждым шагом на полу оставались липкие капли. На лице лопнула кожа, глаза заплыли – киммерийца ни дать ни взять охаживали дубиной. Губы безобразно распухли, из-под слипшихся волос текла кровь. На руках и ногах зияли глубокие резаные раны, повсюду наливались синяки от ударов о камни. А его грудь, плечи, спина!.. Вот где, без всякого преувеличения, живого места не было. Кожа свисала кровавыми шмотками, как если бы киммерийца исхлестали проволочным хлыстом…

– Конан!.. – расплакалась Натала. – Что он сделал с тобой?..

У него не было сил для ответа, но разбитые губы шевельнулись в подобии угрюмой улыбки. Волосатая грудь тяжело вздымалась и блестела от крови и пота. Конан медленно, с явным усилием, дотянулся и разрезал веревки, державшие бритунийку. Потом привалился к стене и некоторое время отдыхал, широко расставив подрагивавшие колени… Натала, свалившаяся на пол, подбежала к нему, обняла своего благодетеля и разрыдалась.

– Конан, Конан, ты же изранен весь… – всхлипывала она. – Что нам с тобой теперь делать?

– Ну, – просипел он, – когда берешься драться с демоном, выскочившим из ада, нечего ждать, что прическа целой останется…