– Раз так, вам придется посидеть с Гэвином. Дорогая Розамунда, я отведу вас в дом: здесь жарковато, для вас лучше тень.

– Слышите? – тихо обратился Гэвин к Кенелму. – Настало время быстро шевелить мозгами. Никто из вас, так соболезнующих моему дефекту, не имеет понятия об ужасных мучениях, которым я подвергаюсь. Я не вынесу общества этой скорбной девицы. Как мне поступить?

– Никак! – улыбнулся Кенелм.

– Вы плохо меня знаете.

Как Кенелм ни смеялся, вскоре ему пришлось убедиться, что он недооценил изобретательность Пленмеллера и понятия не имел о безжалостности, какую способен проявить этот человек, замыслив бегство. Выяснилось, что тот, жертва собственной назойливости, теперь вынужден отлучиться за перепиской по вопросам Речного комитета. Стало понятно, почему Гэвин не пользуется популярностью среди соседей.

– Уверена, без этого можно обойтись! – вскричала Мэвис, с упреком глядя на Кенелма.

– Ничего не поделать, надо! Видели бы вы, как недоволен мной сквайр! Он осуждает меня за то, что я забыл вернуть ему эти бумаги, а меня терзает предчувствие, что я и в следующий раз про них забуду.

– Вам не обязательно уходить ради меня, – сердито сказал Кенелм.

– Я делаю это ради самого себя, – возразил Гэвин. – Бездействие обеспечит мне бессонную ночь. Я редко довожу что-либо до конца и все же не страдаю бессонницей, но мисс Уорренби часто говорит мне о действенности данного правила.

– Да, но такой дальний путь – ради каких-то бумажек? Почему не послать за ними кого-нибудь? – изумилась Мэвис. – Я бы сама охотно сходила, только не уверена, что найду их.

Кенелм, догадывавшийся, что насмешливое упоминание Гэвином своей хромоты скрывало его ненависть к этому недостатку, не удивился, когда эта благонамеренная бестактность натолкнулась на заслуженную отповедь.

– Я далеко живу? Я считал, что это всего полмили. Или, по-вашему, это далековато для таких коротких ножек, как у меня? Разрешите мне вас успокоить. Это рядом, рукой подать. Вас ввела в заблуждение моя нескладность. – Он отвернулся и, хромая, направился к хозяйке дома.

– Иногда он бывает обидчивым! – вздохнула Мэвис.

– Он же сказал вам: никаких обид! – бросил Кенелм.

Она уставилась на него:

– Правда, он очень отважный? Люди не понимают, как тяжело ему приходится, и не делают для него скидок.

Кенелм уловил в ее словах упрек в бесчувственности и с облегчением поторопился на зов миссис Хасуэлл.

Когда Гэвин снова подходил к воротам «Кедров», стрелка часов уже миновала половину седьмого и компания начала расходиться. Первой удалилась миссис Эйнстейбл, укатив в одиночестве в своем видавшем виды «Остине». Рассеянно выполняя поворот, чуть не сбила Гэвина.

– Простите! – крикнула она, затормозив. – Я вас не напугала?

– Еще как! Я уже прощался с жизнью, – отозвался он, выходя из кустов, куда шарахнулся, и приближаясь к машине. – Покуситься на калеку! Как вы могли?

– Не болтайте глупости, никакой вы не калека. Вы заслужили внушение за свое недопустимое поведение. Учтите, вы никого не сумели обмануть: ясно, что вас не устроило общество Мэвис Уорренби. Согласна, с ней скучно. Не пойму, почему хорошие люди так часто бывают занудами? Что вам мешало заранее сделать вид, будто вам нужно побыстрее домой, и просто уйти?

– Это выглядело бы как пренебрежение остальным обществом.

– Все лучше, чем выдумка насчет бумажек, не нужных никому, включая Бернарда, – ядовито возразила миссис Эйнстейбл.

– Ошибаетесь. Позвольте, я передам с вами доказательство своей искренности. – Гэвин вытянул из внутреннего кармана длинный пухлый конверт и подал ей, улыбаясь. – Сквайр все еще сражается в теннис?