Насмешка в зеленых глазах.

И ощущение собственной, Свята, беспомощности. Острое желание немедля согнуть спину, поклониться, извиниться за то, что он, бестолковый, оторвал дива от действительно важного занятия. И тут же — злость.

Нет, на него не воздействовали.

Могли бы, — Свят чуял, что даже блокирующие узоры не лишили дива сил, — но не воздействовали. Сочли слишком ничтожным. И это вот ощущение, собственной ничтожности, никчемности, сопровождало его на протяжении всей той встречи.

И разговора, от которого осталось острое чувство вины. Какой? Свят не знал. И не умея еще с этим чувством сладить — молод был и неопытен — спешно затолкал его в глубины разума. А теперь оно взяло и всплыло. И…

…эта дива была другой.

Совершенно.

И на диву-то она походило лишь ростом, чересчур уж высоким, пожалуй, вровень с Ингваром-то будет, да этою неестественною льдистой хрупкостью. Но и только.

Дивы не сутулятся, не выгибают спину горбом, стараясь казаться меньше. Дивы не растопыривают локти, не глядят исподлобья и уж точно во взгляде их не бывает страха. Дивы не рядятся в такие вот, клетчато-нелепые одежды, если у них есть хоть какой-то выбор.

В общем, дива была.

И дива была до крайности неправильной, что, несомненно, роднило ее с дочерью, которая вот не испытывала ни страха, ни сомнения, но одно лишь детское всеобъемлющее любопытство. Его она и не скрывала.

А так… та же тощая длинная шея.

Худые руки с обветренной сухою кожей, что тоже само по себе невероятно.

Светлые брови, что терялись на светлой коже. Полупрозрачные глаза с прозеленью. И волосы тоже с прозеленью, но неявной, этаким налетом на благородной платине.

— Извините, — дива опустила взгляд и съежилась еще больше, отчего у Свята появилось стойкое желание с кухни убраться, но он его переборол.

О диве известно было до крайности мало.

Откуда она здесь появилась? И как жила?

И, главное, не с нею ли, такой вот обманчиво-беззащитной с виду, связался объект?

— Это вы меня извините, — Свят улыбнулся еще шире, надеясь, что улыбка его выглядит в достаточной мере беззаботною. — Я подумал, что раз все ушли, то можно и чаю попить. Если вы не возражаете.

— Не возражает, — ответила Розочка. — А чайник горячий, кипел недавно. А что у тебя к чаю есть?

— Вас, — поправила ее Астра.

— Вас, — поправилась Розочка, но скорее, чтобы матушку не расстраивать, нежели и вправду из желания проявить вежливость.

— Сушки. Пряники, правда, наверное, немного черствые уже.

— Тогда их нужно съесть.

— Роза!

— Что? Испортятся же. Ты сама говорила, что нельзя допустить, чтобы продукт испортился. А у нас варенье имеется…

— Откуда? — как-то обреченно поинтересовалась Астра, размешивая в кружке давно растворившийся сахар.

— Так вчера еще тетя Аня дала, сказала тебя накормить, как проснешься.

— Действительно, с пряниками надо что-то делать, — разговор явно не ладился, несмотря на все желание Свята вызвать симпатию. То ли не действовали его способности на диву, то ли именно эта дива слишком уж недоверчиво относилась к посторонним, чтобы допустить и тень симпатии, но вот не ладился и все тут.

И чувствовалось, что, дай ей волю, она тотчас спрячется в раковине собственной комнаты и носу оттуда не высунет, пока Свят куда-нибудь да не уберется. А допустить этого было нельзя.

Пакет искомых пряников, которые, если и зачерствели, то лишь сверху, сохранивши мягкое, пахнущее специями нутро, занял место на столе. А пока Свят отсутствовал, на этом же столе появилась солдатская кружка, в которую и заварки насыпали, и кипятку налили.