Серёгин окончательно отошёл ото сна, сел на постели, свесил ноги и нащупал ими кроссовки.

– Ну, тогда поздравляю тебя, сосед, – сказал он, саркастически усмехнувшись, – значит, не один я буду нюхать чухарей с верхних полок. Они, кстати, по-нашему нихера не понимают, имей в виду.

– Так они вышли же. На прошлой станции.

– Вышли?

Серёгин подскочил и внимательным образом изучил верхние полки. Киргизов (или кто они там?) в самом деле не было. Чудеса. Это где же они вышли, посреди тайги, что ли?

– Дела-а, – протянул Серёгин, пытаясь сообразить, стал ли слабее запах – или он просто к нему привык.

Новый сосед, продолжая ежесекундно хрустеть плащом, разглядывал Серёгина с большим интересом. Он склонил голову набок, будто большая безобразная сова, и, казалось, вот-вот заухает.

– Мне кажется, вы журналист! – внезапно объявил говорящий ящик.

– Хм, – сказал Серёгин, что-то отличало Штирлица… – Был когда-то. Только давно.

– В Красноярске или в Новосибирске?

– И там, и там, и ещё в Ёбурге.

– Ого, – сказал ящик, – ничего так вас помотало. И что там в журналистике? Слышал, ваших принимают сейчас активно.

– Нету никаких «моих», – карамельно улыбнулся Серёгин, садясь ровно напротив соседа, – я сам себе мальчик, свой собственный. А арестовывают журналистов только пидоры. Вот если слышите, что арестовали журналиста, – значит, тем, кто это сделал, сразу можно в рожу плевать. Потому что они ещё и котят ебут, можно даже не сомневаться.

– Ну да, – захихикал ящик, – всё совершенно случайно произошло, конечно.

– А что, – поинтересовался Серёгин, – думаете, в Красноярске дети в самом деле хотели мост взорвать?

– А вы думаете, они просто нашли немного взрывчатки? И никакие они не дети, кстати, я в их годы уже пахал.

– Ну как не дети, – возразил Серёгин, который уже пожалел о затеянном разговоре, но всё ещё продолжал по инерции набирать из колоды аргументы, – там самому старшему 24 года, что ли.

– Гайдару было 17 лет, когда он людей пачками расстреливал!

– А как быть с тем, что взорвать мост они собирались – в компьютерной игре?

Сосед недовольно поморщился.

– Так это и есть подготовка!

– Тогда и меня надо туда же. Я знаете что в компьютерных играх проделываю?

– Прокурор дело знает, – веско сообщил сосед. – А девчонка, кстати, во всём созналась.

– Вы бы в подвале тоже во всём сознались. Ладно, заканчиваем, – махнул рукой Серёгин, демонстративно зевая. – Дикий разговор какой-то. Я – спать.

– Вы бы то же самое делали на месте прокурора.

Серёгин лёг и отвернулся к стене.

– И нормальный у нас разговор, – не согласился ящик. Он снова начал хрустеть одеждой и ещё что-то бормотать себе под нос. Воспользовавшись этой паузой, Серёгин действительно попробовал уснуть. Ему было неуютно, отчего-то казалось, что прокурорский любитель может полоснуть бритвой по шее, а то и впиться в артерию острыми маленькими зубами. У него ведь маленькие острые зубы, успел заметить?

Что за бред, попробовал сам себя пристыдить Серёгин. Но ощущение, что с киргизами было спокойнее, так и осталось.

Утром любителя прокуроров в купе не оказалось, и Серёгин порадовался, что ещё один разговор жанра «нужно ли мыть руки перед едой» не потребуется.

Он давно зарекался спорить про «Комитет». Про аресты. Про нацпредателей. Тут никому ничего не докажешь, а ярость потом не оседает, а, наоборот, подбирается к самому подбородку. Ты пытаешься схватить ртом воздух – а вместо этого хватаешь новую ярость. Захлёбываешься ею.

Ну вот что можно сказать чуваку, которого не выворачивает, когда школьниц трамбуют в вонючую сырую камеру за плакатик «Долой оккупацию»? За запись в дневничке? За донос другой малолетней дуры?