Взял бы и три куска, но в последний момент все же победил гнусную жадность. Поскольку наши уже уходили, я сел за пустующий стол в уголке и отдался не менее гнусному чревоугодию.

Если бы нас не гоняли физухой, если бы я сам не упарывался как десятник, то я бы точно начал толстеть.

Тыквенный суп я проглотил со сладострастным урчанием, разгрызая семечки. Прикончил рыбу – ни единой косточки внутри теста, то ли их там не было никогда, то ли их растворили неведомым мне образом, заполировал все это салатом, где морских гадов дополняла свежая, точно с грядки зелень, и вонзил зубы в первый кусок торта.

И тут рядом с моим столом появился Билл – откуда он взялся, я не понял, столовая почти опустела.

– Ваш Путин – дерьмо! – сообщил мне американец безо всяких предисловий.

Я мрачно вздохнул.

Мало мне шантажа со стороны Лирганы, покушений на мою жизнь, задуманных Равудой и его дружками, еще и этот прыщ на ровном месте…

Ярмарка прошла пять дней назад, и тогда я выбрался из канализации достаточно быстро. Дошагал до ближайшего колодца, открутил еще одну решетку, и вот он я, на шестнадцатой палубе, грязный, сырой и вонючий, но живой и очень-очень сильно злой.

Я ухитрился проскользнуть в казарму и застирать попорченные шмотки так, что никто не заметил. И никому ничего не сказал, кроме Макса и Дю-Жхе – все равно командиры мне не поверят, как не поверили в прошлый раз. Наградой мне стали выпученные глаза кайтерита и его дружков вечером, на построении центурии – они пялились так, словно обнаружили призрака.

– И ваша Россия – полное дерьмо! – выпалил Билл, агрессивно выпячивая челюсть. – Понял, десятник?

– Эй, полегче, – я отложил торт. – Мы в Гегемонии, никакого Путина тут нет.

Но он меня не слушал, голубые глаза блестели как оловянные пуговицы:

– Вы тупые, злобные и тиранические! Отравляете людей по миру, и все такое! Америка же несет демократию и свободу!

По лицу моему пробежала горячая волна, кулаки сжались сами.

– Если надо, то мы сотрем вас с лица Земли за два часа! – продолжал этот идиот. – Превратим вашу страну в руины и все такое!

Я встал, я еще пытался контролировать себя, но стул толкнул назад слишком резко, и тот упал с грохотом.

– Заткнись! – прошипел я.

– А что ты сделаешь, десятник? – Билл ухмыльнулся с наглостью бухой кинозвезды. – Накажешь? За что? Тебя я не оскорблял, на Гегемона не гнал. Ты вообще это, как оно, тут… Водку давно не пил, видать, и на балалайке не играл своей.

Я сделал шаг в сторону, в обход стола, и ударил, хотя дистанция была великоватой. Естественно, что не попал толком, лишь зацепил его, но красивое лицо американца исказилось от боли.

– Э, ты чего? – он отскочил, выставил кулаки.

И тут я налетел на него по настоящему – удар в скулу, пусть блокирован, ответный по уху, фигня, поскольку вторым я угодил ему точно в солнечное сплетение. Билл согнулся, рот его открылся, физиономия покраснела, и я врезал по этой физиономии еще раз, с оттягом.

Американец упал с каким-то деревянным стуком.

– Отставить! Смирно! – заорал кто-то, но я не обратил внимания, я присел и ухватил Билла за майку на груди, подтянул к себе.

– Будешь еще всякое дерьмо говорить? Будешь? – прошипел я так яростно, что собственная слюна обожгла мне губы.

Чьи-то руки вцепились мне в плечи, я попытался стряхнуть их, но не сумел. Минимум четверо разумных ухватили меня разом, буквально вздернули на ноги, прижали предплечья к бокам.

– Пустите, вы… блин! – пыхтел я, извиваясь и дергаясь.

– Отставить! – громыхнуло прямо в ухо, и я узнал голос: трибун Шадир, и откуда он только взялся в солдатской столовке?