Именно после этого случая я велел построить батарею, которая как раз закончила с чисткой, а второй взвод приступил к ремонту третьего орудия. Вот тогда я и выдал. И про Брестскую крепость, которая все еще держится в глубоком тылу немецких войск, и про то, как немцы наших раненых и работников госпиталя толкали на пулеметы Цитадели, укрываясь за их спинами, и как защитники плакали и стреляли. Про то, что за людей они нас не считают, что мы для них скот. Про то, что убить их надо до того, как они поднимут руки. В общем, толкнул политинформацию, почти полтора часа говорил и говорил, глядя, как плохело от таких новостей бойцам, как в их глазах загоралась лютая ненависть.

Они мне верили, так как видели, как я часто разговариваю с командирами и политработниками проходивших мимо частей. Правда, не знали, что тем я рассказывал то же самое.

Ах да, я еще учился и учился серьезно, без шуток. Сазанов, узнав, что я с военной кафедры, взялся за меня серьезно. Тут я еще командиров орудий подтянул, так что целый класс появился. На все времени, конечно, не хватало, но мы изворачивались как могли.

– Товарищ лейтенант, проснитесь, – будил меня кто-то.

– Что? – пробормотал я, отчаянно зевая и потирая лицо.

– Наблюдатель доложил, что видит пыль с запада. Похоже, немцы идут.

– Батарея, к бою! – тут же рявкнул я, вскакивая и упираясь каской в маскировочную сеть. Бойцы полусонно засуетились, занимая свои места.

Вчера на дороге сперва уменьшился, потом совсем иссяк поток беженцев. Еще проскакивали одиночные машины или небольшие войсковые колонны отступающих, но к вечеру не стало и их. Хотя часовые сообщили, что ночью прошла крупная танковая часть. Около двадцати машин, плюс десяток грузовиков. Видимо, отступающие части, немцы ночью спят.

Да и мы слышали, что на второй день далекая прежде канонада заметно приблизилась. Мало того, вчера мы по самолетам вообще не стреляли, укрывшись в лесу и замаскировавшись под деревьями. Немецкие летчики уже привыкли, что у этого перекрестка постоянно по ним лупят, причем не с одного места, а каждый раз с разного. Поэтому вечером девятка бомбардировщиков, которая привычно облетела стороной наш лесок, даже снизилась от удивления, что по ним никто не стреляет, а через час над лесом минут двадцать крутился разведчик. Не знаю, поверили ли гитлеровцы моей хитрости или нет, но ночью мы перегнали зенитки в капониры под маскировочные сети, а в танках сидели экипажи. В общем, все ждали немцев.

Я находился в капонире второго орудия под командованием сержанта Дмитриева, для меня даже отдельный окоп вырыли с ходом сообщения. Именно тут я и стоял, наблюдая за дорогой и держа в руках ракетницу.

Время было часов десять. До сигнала от наблюдателя все отдыхали – кто спал, кто бодрствовал в нервном ожидании боя – теперь же бойцы готовились. Посыльный уже предупредил расчеты других орудий, и сейчас, встав на камень рядом с орудием сержанта Ольнева, стал махать белой тряпкой, предупреждая наблюдателей у леса. Те должны разбудить расчеты танков и расчет Индуашвили.

Что меня немного волновало – не было никаких известий от капитана Матвеева, хотя он мог бы прислать приказ на отход или хотя бы держаться до последнего. Но посыльные от командования не появлялись.

Буквально через пятнадцать минут после того, как меня разбудили, показался передовой дозор немцев. Состоял он из восьми мотоциклов с люльками, причем на всех были пулеметы, и двух бронетранспортеров с солдатами.

Все командиры знали, что дозор пропускаем, ожидая подхода основных сил, поэтому мы только и проводили сильно запыленных немцев печальными взглядами.