Сейчас, однако, Ева Петровна не стала слушать жалобных уверений в любви и преданности. Она еще раз подвергла испытанию на прочность несчастного «Графа» и потребовала:

– Встаньте, кто был задержан в гардеробной преподавателей.

Четверо встали. Куда деваться-то? Все равно портфели отобраны.

– Та-ак… – сказала Ева Петровна. Она покивала, взялась двумя руками за худой подбородок и обвела стоявших укоризненно-проницательным взглядом. Трое опустили глаза.

– Ну так что, Векшин, – произнесла Ева Петровна почти доброжелательно. – Может быть, признаться сразу? Пока есть время исправить ошибку…

– В чем признаться? – спросил Кирилл и подумал, что у Евы Петровны глаза странного цвета: как пыльная трава.

– Ты не знаешь, в чем?

– Не знаю, – честно сказал Кирилл.

– Ну, хорошо… Что вы делали в учительской раздевалке?

Кирилл улыбнулся. Чуть-чуть. Даже досада его сразу прошла. В самом деле смешно: признаваться в том, что все знают.

– Мы прятались от завуча Нины Васильевны, – сказал он.

Элька Мякишева и Нинка Родина вопросительно хихикнули и посмотрели на классную руководительницу. Она, однако, на них не взглянула. И сухо поинтересовалась:

– Зачем же прятались?

– Она загоняла нас в хор.

Анна Викторовна колыхнулась у дверей.

– Что значит «загоняла»? Ты соображаешь, что говоришь?

Кирилл опять ощутил едкую досаду.

– Соображаю, – сказал он. – Она стояла у выхода с учителем пения, хватала всех и отбирала дневники, если кто записан в хоре и не хочет идти.

– И вы решили обмануть завуча и учителя, – словно подводя итог, произнесла Ева Петровна.

Кирилл пожал плечами.

– Странно, что ты не хочешь ходить на занятия, – мягко сказала Ева Петровна. – Почему? Ты же любишь петь.

– Я не люблю, когда меня заставляют. Хор – это не уроки. Это добровольное дело.

Анна Викторовна колыхнулась у двери.

– Добровольное для тех, у кого сознательная дисциплина. А для тех, кто не дорос до нее, мы применяем добровольно-обязательный метод.

– Как у кошки с воробьем, – сказал с задней парты Климов.

– Что-что? – Анна Викторовна устремила в глубину класса настороженный взгляд. – Ну-ка объясни.

Климов охотно объяснил:

– Кошка поймала воробья и говорит: «С чем тебя есть? С уксусом или сметаной? Выбирай добровольно…»

– Ну-ка поднимись, юморист, – потребовала Анна Викторовна.

Климов поднялся, и все засмеялись. Если он вставал, всегда возникало веселье: такая мачта вырастала над партой.

– Как его фамилия? – обратилась директорша к Еве Петровне.

– Климов, – сказала та. И в голосе ее слышалось: «Это всем известный Климов, который может лишь паясничать и ни на что серьезное не способен».

– Завтра ко мне с отцом, – распорядилась Анна Викторовна.

Класс притих. Отец Климова в прошлом году разбился в автомобиле. Климов слегка побледнел, но ответил прежним тоном:

– Никак невозможно. Отца нет.

– В таком случае с матерью, – не дрогнув, потребовала Анна Викторовна.

– Тоже невозможно. Она в командировке.

– С кем же ты живешь?

– С бабушкой, – вздохнул Климов.

– Вот и прекрасно…

– А бабушке восемьдесят два года, – поспешно предупредил Климов. – Она уже не боится директоров.

– И ты, видимо, тоже? – язвительно поинтересовалась Анна Викторовна.

Климов сокрушенно покивал:

– Мама говорит: я весь в бабушку.

– «Неуд» по поведению за всю неделю, – распорядилась директор. – Ева Петровна, не забудьте.

Та покачала головой и укоризненно посмотрела на Климова: «Вот, видишь, достукался. Жаль, но сам виноват».

Раздался звонок с шестого урока. Анна Викторовна досадливо поморщилась.

– Ева Петровна, у меня совещание. Разберитесь сами. Особенно с этим… – Она посмотрела на Кирилла. – Как его фамилия?