Сухой автоматный треск, ничуть не похожий на киношный, заглушал рев мотора, барабанил по макушке, ввинчивался в уши. В сиянии дня мечущееся на срезе ствола яростное пламя почти не было видно; пороховые газы сносило набегающим потоком воздуха и сизым шлейфом тянуло следом за джипом. Алексей безостановочно давил на курок, высунувшись из машины и рискуя вывалиться. И еще рискуя жизнью Миши-водителя, о чем даже не думал. Дернись ствол вправо по чуть большой амплитуде, не удержи его Алексей в безопасном секторе – под пулями оказались бы затылок и спина Михаила.

Автомат вдруг замолк: нещадно опустошаемый магазин иссяк. Ни один выстрел цели не достиг. Свинцовые снарядики разлетелись кто куда по всему полю. Алексей откинулся на лихорадочно докуривающего сигаретку Вовика, рука метнулась к подсумку с запасным рожком.

Татьяна сидела на подножном коврике, упершись голыми ногами в железный ящик под водительским креслом, спиной вдавившись в заднее сиденье. И молилась. Впервые в жизни. Если можно было назвать молитвой бессвязное бормотание, мешанину из “спаси”, “помилуй”, “Господи”, “мама”, междометий и всхлипов. Она не вслушивалась в то, что говорит, а произносила то, что выбрасывали на язык страх, желание жить и подернутое туманом сознание. Она не очень понимала – сон ли, явь ли, с нею ли это происходит.

Один из камуфляжной парочки не выдержал и побежал к скоплению приземистых, крытых жестью зданий на краю поля. Джип летел на второго, продолжавшего лежать и стрелять.

“Откатиться хочешь, гад? Я тебя урою, козел. Понтовщик, блин…” – шептал Михаил. Лежащего боевика заслонил капот машины.

Боевик, побежавший с пути тяжелой машины по направлению к базе, остановился, видя, что громада на колесах проскочила мимо. И вскинул карабин.

Одновременно с ним, развернувшись в его сторону всем телом, подняв автомат на уровень глаз, надавил на спусковой крючок жилистый старик с переднего сиденья джипа, переведший свое оружие на стрельбу очередями. Изрыгающее пули автоматное дуло вычерчивало, направляемое крепкими жилистыми руками, зигзаги, словно рисовало в воздухе замысловатый иероглиф.

Так и не сработавший в последний раз карабин колумбийца упал на землю. Упал вместе с боевиком, грудь которого вспороли автоматные пули.

– А помнят руки-то! – не без самодовольства крикнул Борисыч, плюхаясь обратно на сиденье, опуская автомат, поспешно хватаясь за скобу и дверную ручку и чуть оборотившись в сторону Алексея, но, в общем, не надеясь, что его услышат.

Его и не услышали. Леша возился с запасным рожком – тот никак не желал вставать на место выщелкнутого. В этот миг машину так тряхнуло, что Алексей влетел головой в сиденье впереди и рожок выронил.

Джип не перевернулся. Хотя мог. Как только лежащий боец в “камуфляже” скрылся из поля зрения, Михаил ударил по тормозам. Живое пятнистое тело мелькнуло где-то слева – Миша ждал этого и готовился. Он повис на руле, выворачивая его влево и втапливая до упора педаль газа. Взвыл мотор. Машину опять занесло. Михаил бросил джип на оказавшегося прямо перед колесами боевика.

Второй раз колумбийский парень – Борисыч успел заметить молодое лицо с бородой а-ля юный Фидель – увернуться не смог.

Толчок.

Людей в машине подбросило. Сквозь рев мотора пробился жуткий, нутряной крик.

– Аста ла виста, бэби, – пробормотал под нос Михаил, не снимая ногу с педали газа. А впереди наградой за все испытания маячил лес. – Эх, тормознуться бы, пушку забрать…

Сверху на него упал Алексей, бросивший пока к чертовой матери и рожок, и автомат. Он сжал плечи Михаила и заорал в самое ухо: