– Да так. Поэтому на всякий случай вас подстрахует мой водитель, Гена. Вы его знаете. Он довезет вас до места встречи и проконтролирует ситуацию.

– Да, но что ваш Гена сможет сделать в случае, если мышеловка захлопнется?!

Олег засмеялся, взялся рукой за спинку стула, наклонился и интимно шепнул старику:

– Тебя, Дима, посодют, а ты не воруй!..

– Олег Петрович!!

– Ну, мы попробуем что-нибудь сделать. Гена вполне опытный в таких делах человек.

– Да, но что он сможет?..

– По крайней мере, он известит меня, а я постараюсь замять скандал. И заметьте, я ввязываюсь во все это только из хорошего к вам отношения.

– Олег Петрович, дорогой, я отслужу, голубчик вы мой! И кресло вашей барышне! Первое же кресло Гамбса по совершенно, совершенно смехотворной цене.

– Во-первых, барышня не моя, это вы мне ее сплавили. Во-вторых, по-моему, в данном случае благотворительность неуместна. Кроме того, вам же нужно возместить убытки, пять тысяч долларов!

Старик спросил совершенно серьезно:

– Вы считаете?..

Олег покатился со смеху.

– Я поеду, Василий Дмитриевич. Меня время совсем поджимает. Да, и прежде чем ехать на «Павелецкую», не забудьте протереть все предметы. Можно просто мокрой тряпкой, а лучше со спиртом.

– Зачем?

– Чтобы не было ни ваших, ни моих отпечатков! А если по телевизору на самом деле говорили именно об этой краже?! В крайнем случае будем упирать на то, что сумку вам просто принесли и попросили подержать, а вы в нее даже не заглядывали. Вряд ли нам поверят, но все же лучше, если отпечатков не будет. Сделаете, Василий Дмитриевич?

– Конечно, конечно! Я вас не подведу.

– Вы меня уже подвели, – сказал Олег негромко.

Оставался еще один нерешенный вопрос, и – вот ей-богу! – он понятия не имел, как его следует решать.

…или сделать вид, что никакого такого вопроса вообще нет?

Искушение велико.

Поддаться ему – значит ввязаться в еще более темные дела, чем те, в которые ввязался Василий Дмитриевич.

Не поддаваться – значит потерять нечто драгоценное, такое, что потерять ни за что не хочется!

Олег помедлил, поглядывая на старика и прикидывая свои возможности.

Решимость улетучилась куда-то, как будто растаяла в сигаретном дыме, который неподвижно висел в тесной комнатке.

Старик, сгорбив плечи, грустно смотрел на графинчик, видимо, прикидывал, на сколько его хватит, если регулярно прикладываться.

Неприятности мне не нужны, сам себе сердито сказал Олег Петрович. Мне и без того хватает забот.

– Икону я верну вам завтра, – неприятным голосом проговорил он. – Гена привезет. Вы положите ее в тайник, только не забудьте и ее как следует протереть!

– Голубчик мой, Олег Петрович, а может, икону… того? Может, не надо икону? – заскулил Василий Дмитриевич. – Никто ведь не знает, что она там… была, а? Может, не стоит ее возвращать?

– Василий Дмитриевич!

– А что такого, что такого? Этот, который принес коллекцию, ни словом, ни звуком, а там поди разбери, когда она пропала и кто ее… того… попер!

Сердясь на себя за то, что, с одной стороны, ему до боли хотелось оставить икону себе, а с другой – он уже принял решение вернуть, и это единственно возможное решение, еще сердясь на то, что обстоятельства и глупость Василия Дмитриевича заставляют его ввязываться в какое-то вовсе темное дело, Олег громко отчитал старика.

Тот слушал, вздыхал, а потом сказал:

– Нет в вас искорки, мой дорогой друг. Все вам хочется быть святее папы римского!

На это Олег отвечать не стал, быстро вышел из полумрака антикварной лавки на мороз, плюхнулся в машину и крепко захлопнул за собой дверь.