– Как ты мог, – процедила Урсула. – Взрослый человек, толкаешь свое дитя на такое. Она могла погибнуть.

– Я был рядом. С ней ничего бы не сучилось.

– А это, это, что такое. Господи! А если она не проснется?

– Милая, любимая, в сотый раз повторяю, она просто спит и скоро проснется. Ее организм должен восстановиться. Мой отец рассказывал, что после того, как я впервые погрузился в живу, проспал трое суток.

– А если она проснется и будет, потом, всю оставшуюся жизнь улыбаться и пускать слюни? Ты такой вариант обдумал, когда заставил ее лечить эту старуху? Она не ты, она из этого мира!

– Ну, посмотри, я жив и здоров.

– Жив? Возможно, – процедила Урсула. – Здоров? Ой, сомневаюсь.

– А ты жестока.

– Клянусь, если она не проснется… – скрипнула зубами Урсула, но не успела закончить.

– Что за шум, а драки нет? – раздался хриплый голос Санары.

– Котенок, – выдохнула Урсула и бросилась к дочери.

Санара пыталась выбраться из-под одеяла, ворочалась и елозила ногами, пока голые пятки не выскочили наружу. Урсула упала на кровать, сгребла дочь, прижала к груди и целовала, целовала и плакала.

– Больше никаких… – шептала она. – Больше никогда. Ты слышишь?

Санара фыркала и пищала, уворачивалась от поцелуев. Наконец, Урсула успокоилась и отпустила дочь. Диалькин сначала не понял, сама ли она пришла в чувства или ей помогла Санара, но по хитрому взгляду дочери стало ясно, что маленькая шкодница все-таки применила свой талант.

– Мам, я есть хочу.

– Конечно, котеночек, – произнесла Урсула и быстро покинула купе.

Она вскоре вернулась, а спустя минут десять в дверь постучали, и миловидная девушка в белоснежной сорочке и небесно синем жилете поставила на столик красного дерева, серебряный разнос. Она не произнесла ни слова, а просто поклонилась и исчезла, словно ее и не было. На столике остались две тарелки накрытые крышками, супница, расточающая аромат куриного бульона, салатник с нарезанными свежими овощами, большой чайник и тарелки с круассанами и вафлями.

Санара подсела к столу, с удивлением, изучая поле предстоящего боя. Ей показалось, что тарелок слишком много и они очень большие. Однако отступать она не умела, и картинно сглотнув слюну, сняла крышку с первой тарелки и звучно вдохнула тончайший аромат лосося запеченного под сыром с зеленью.

Урсула вернулась на свое место и с умилением стала наблюдать за дочерью. Диалькин делал вид, что усердно вчитывается в строки Михаила Булгакова, хотя вся семья знала, что он читал “Собачье Сердце” не один раз. Конечно же, в действительности, он украдкой следил за своими девочками.

Санара тем временем вытянула ручки вперед, пошевелила пальцами, словно разрабатывала их перед сложной операцией, взяла вилку, нож и звучно чиркнула ими друг о друга.

– Доча, ну, что ты делаешь? – прыснула Урсула.

Санара хитро глянула на мать, замахнулась и резко погрузила оба прибора в нежную рыбу. Диалькин дернулся, но не услышал звука треснувшей тарелки, словно ребенок долгое время оттачивал это движение.

– Ха, испугались? – хохотнула Санара и спокойно принялась разрезать лосося на небольшие кусочки.

Справившись с рыбой и куриным бульоном, она с грустью посмотрела на круассаны и поняла, что больше в нее не влезет. Санара откинулась на спинку стула, погладила себя по животу и посмотрела на мать.

– А можно круассаны и вафли оставят? Я вечером их съем, – сказала она и зевнула.

– Конечно, котенок, – ответила Урсула и только теперь взялась раскладывать остатки кушанья себе и мужу. – Мы их даже трогать не будем, ни крошечки, все тебе останутся.