Так вот о прогулке: кроме ясного неба я увидела огромную лошадиную морду и подумала: “А машин-то неслышно. Живем мы в хибаре. Электричества нет.” Мыли меня не привычно – обливали из ковшика, драили травой над мокрым полом. И только потом окунали в деревянную ванну. Зачем, если я была уже чистая?!

Все это говорило о крайней бедности или неразвитости моего семейства. И вселяло тревогу, которую пока забивало предполагаемое величие.

Усиленные тренировки приходилось прятать. На мои попытки размять кисти рук, ног или гимнастику горла, окружающие реагировали испугом, заиканием, иногда бросали в меня сырой фасолью. Бобы я пыталась собирать, развивая мелкую моторику и возмущалась, почему в меня не кидают чем-то повкуснее.

Ночами я делала массаж всего, до чего могла дотянуться, попутно декламируя Есенина и Пушкина. Про себя, конечно. В слух получалось: «Мя – мя – мА. Мя». От такого бубнения по ночам меня бы точно цельнозерновыми завалили.

Днем шевелила пальцами ног и рук, пряча их в пеленке. Старалась постоянно, что-нибудь вспомнить, проговорить. Особенно впечатлилась «Бесами», внезапно всплывшими в мозгу почти дословно. Это ж надо так русскую классику в школе вызубрить, чтоб даже в другом мире от зубов отскакивало.

Долго не могла найти печатных изданий. Мозг истосковался по книгам. Да, я не смогу их прочитать. Но хоть посмотреть-то можно?! Потрогать, погрысть. Пожевать что-нибудь хотелось сильнее всего.

А тут наткнулась на текст, почему-то на ткани. Краской. Витиеватые узоры, похожие на иероглифы и ничего не понятно. Вроде буквы шли сверху вниз. Красиво, элегантно, посмотрела:

«Точно язык не выучу», – решила, вглядываясь в закорючки.

Примерно в полгода, уже сидела и перебирала деревянные (!!!) игрушки. Красивую куклу с прической из веревки обтрепанной, лошадку и веер. Теплые даже на вид, сделанные вручную.

Да просто ужас, какой-то!

Я давно поняла: не все хорошо. И мое перерождение прошло с каким-то сбоем. Очень неприятным.

Отсутствие телефонов, благ цивилизации, запахи, одежда.

Тут даже нет туалета!

Если б меня окружали негры, я бы смирилась. Но за этих людей даже обидно стало. Может быть, это какая-то деревня с приверженцами древних традиций? Дремучих, даже.

***

Долго приучала кормилицу к горшку. Она все не могла сообразить, что, если ребенок плачет, его не всегда надо качать. Надо его высадить на горшок. А меня еще и укачивало от ее стараний.

Но горшка не было. И это усложняло задачу. Сошлись на деревянном тазике.

Шизука выкатила глаза, когда я самостоятельно проделала гигиенические процедуры и кивнула ей, разрешив все убрать. Потом пальчиком показала на куклу. Началось обучение языку. Я тыкала, она называла.

Я пыталась повторить.

Со временем дело наладилось, и окружающие перестали меня пугать тарабарщиной. К году я сносно общалась со всеми интересующими меня людьми. Ходила, сама ела ложкой и одевалась.

Кормилица не могла нарадоваться на такого послушного, тихого ребенка. Как только мозг согласился воспринимать мои команды, я старалась не повышать голос без повода и улыбаться всем встречным. Людям нравилось.

Отец и мать стали больше уделять мне времени.

И закрывали глаза на некоторые странности: я могла бегать по кругу, приседать, разговаривать на непонятном языке, рисовать загадочные чертежи. Зарядка и растяжка в исполнении годовасика, наверное, интересное зрелище.

Видя мою тягу к знаниям, кормилица старалась научить меня всему. Но читать и писать она не умела.

Зато запас стихов и сказок был просто огромен. Все – с восточным колоритом. С добавлением слов “император”, “самурай”, “дух”, “семпай”. А наряды людей очень кимоно напоминали.