– Я заметил, что мой сын доверяет вам.

«Вот оно что», – подумал Луи, но вслух ничего не сказал.

Эрик Лихтенштайн откинулся назад и, поднеся чашечку мокко к губам, сделал глоток. Казалось, он размышлял.

– Видите ли, Луи, я волнуюсь за него. Мой сын – сложный человек. Может случиться так, что вы повздорите с ним… И я хотел бы взять с вас слово, что в этом случае вы не будете настаивать на своём и уступите ему.

Луи поднял бровь.

– Прошу прощения, я могу понять вас как отца, но… Вы просите меня во всём потворствовать и подчиняться вашему сыну, герр Лихтенштайн? Боюсь, это будет несколько затруднительно для меня – уступать кому бы то ни было во всём, чего бы тот ни пожелал.

– И тем не менее я вынужден обращаться с этой просьбой к вам. Поскольку вы сейчас в моём доме, вам, очевидно, следует блюсти уважение к моим словам.

Луи встал.

– Если моё присутствие вам тягостно, я готов сегодня же покинуть этот дом. Но находиться на правах кавалера при вашем сыне я не могу и не хочу. Мой отец был не менее знатен, чем вы, и если бы несчастье не постигло не только нашу семью, но и всю нашу страну…

– Месье Луи! – Эрик тоже встал. – Перестаньте! Я не пытаюсь каким-либо образом использовать или принизить вас. Ваше присутствие здесь радует меня, и я хотел бы, чтобы вы считали этот дом своим. Вам сейчас сложно это осознать… но я в самом деле рад вам, как радовался бы, если бы в мой дом вернулся потерянный сын. Но я знаю Рафаэля – и знаю, что он… Скажем так, он заглядывает не очень далеко в завтрашний день. Это было не так страшно, когда он был в этом доме один… из молодых людей его лет. Теперь же, когда вы здесь, и когда я вижу, что вы с ним становитесь друзьями… Я и рад тому, что вы сумели преодолеть сложности его характера, и в то же время опасаюсь… И за вас, и за него. Я вижу, вы горды. Вы были таким всегда. И вам, очевидно, будет трудно переступить через себя. Но я всё же вынужден просить вас. Если между вами случится раздор, если Рафаэль захочет что-либо отобрать у вас… По крайней мере, не пытайтесь разрешить спор сами. Я знаю, как это делают молодые люди вроде вас. Обратитесь ко мне. Я прошу не только ради него, но и ради вас.

Луи стоял, поджав губы, не зная, что ответить на эти слова. Обида начала немного утихать, но беспокойство Лихтенштайна не было до конца ему понятно.

– Граф Лихтенштайн, уверен, вам не о чем беспокоиться, – сказал он осторожно, – мы с вашим сыном не так уж близки, хотя вы правы, он доверился мне на днях. Но так или иначе я не собираюсь вступать с ним в какие-либо споры. У меня хватает других бед, кроме как доказывать ему что-либо. Возможно, это звучит несколько высокомерно, но хотя нам с ним и поровну лет, я смею предполагать, что видел немного больше, чем он. Иными словами – нам нечего делить. Что заботит его – мало значимо для меня, и наоборот.

– Я был бы рад, – с нажимом ответил Эрик, – если бы это было так. Но я немного старше вас обоих и знаю, что есть дела, в которых равны юноша и старик. Есть вещи, которые одинаково затрагивают каждого из нас, какие бы беды он ни пережил. И если вы уверены, что вам не придётся спорить с моим сыном, я тем более прошу вас дать слово, что в случае серьёзной размолвки вы сразу же придёте ко мне. Скажу честно, я уже просил Софи присмотреть за ним. Я думал, что брак с ней немного урезонит его – но, кажется, это ничуть не помогло. Ему абсолютно безразличны её мнение и слова.

– Боюсь, что это похоже на правду, – Луи отвёл взгляд. – Хоть я и не могу его в этом понять.