Но Леннар не собирался нарушать обеты, данные единожды. Он считал, что лучше погибнуть с честью, чем всю жизнь, до самой старости, жить с клеймом на душе.

Миссия, с которой его отправили теперь, была едва ли не первой серьёзной миссией для него. Он скрывался в тени трущоб, пряча под дерюгой лицо и красный крест на своей груди, только для того, чтобы доставить Роберту Брюсу письмо. Голод и лишения терзали его – но никакая из телесных мук не могла бы остановить.

Никакая, кроме той, что терзала его теперь.

Леннар невольно запустил руку себе между бёдер – и тут же отдёрнул её.

– Иже еси… – забормотал он.

Докончив молитву в пятнадцатый раз, как того требовал устав, он встал и стал облачаться. Следовало успеть умыться, прежде чем он показался бы за общим столом.

Надев длинную рубашку, привычными движениями затянув ремни, Леннар накинул сверху тунику, на плечи – плащ, и стал спускаться вниз.

У той самой двери, которой касалась рука Кенны вчера, Леннар замер. Коснулся её и погладил – сам не зная зачем.

– Любопытство не порок… – повторил он самому себе и толкнул дверь.

Зрелище, в самом деле сошедшее на землю из старинных легенд, явилось ему. Солнце вставало за замком с другой стороны, и над морем царил полумрак. Серые тени туч проносились над водой, и клочья их отражались в волнах.

У самого парапета высилась стройная фигурка девушки. Волосы её и одежды колыхал ветер. Она стояла, простирая руки к океану, и пела. Голос, довольно низкий, похожий на звуки волынки и от того пронзительный, разливался над морем, сливаясь с шорохом волн и перекрывая его.

Океан служил ей инструментом, хором и органом, а девушка – теперь Леннар её узнал – солировала для него.

В том восхищении, которое накрыло Леннара с головой, не было и тени грязи или похоти, овладевших им вчера. Он будто присутствовал на тайной мессе, вершившейся во славу древних богов.

Леннару нестерпимо захотелось приблизиться, коснуться этого видения и проверить, настоящее ли оно.

– Иже еси… – забормотал он и, поспешно закрыв дверь, стал спускаться на нижний этаж.

Кенна топнула ногой. Боковым зрением она отлично видела, как приоткрывается дверь, как появляется в проёме едва заметная тень – и как крестоносец снова исчезает во мраке, послушав её пару минут.

Кенна не спала всю ночь. Образ крестоносца, его лицо, ограненное маленькой чёрной бородой, аккуратно подстриженной – не в пример бородам всех тех, кто обычно появлялся при отцовском дворе, его белое одеяние, даже после долгого пути поражающее своей чистотой… Его глаза, серо-голубые, как небо перед грозой… Всё это преследовало её. Кенна понятия не имела, что эти видения могли бы означать. Они пугали её – потому что стоило Кенне сомкнуть глаза, как она ощущала руки Леннара на своём теле, стискивающие, ласкающие, обнимающие её. Она чувствовал губы норманна* на своих губах.

Никогда ещё Кенна не видела таких снов. Большую часть из прожитых ею двадцати двух лет Кенна провела в чертогах отца.

Кенна изучала грамматику, риторику, математику и музыку, богословие и зачитывалась книгой по истории королей бриттов. Вторую половину дня она обучалась стрельбе из лука, азам обращения с клинком и копьём.

До тринадцати лет она практически никогда не покидала родного замка. И хотя по приказу тана за ней внимательно следили и заботились о ней, Кенна всё же не росла взаперти. Она временами отправлялась в гости к соседям в Дорнокс или Сорсоу, или в монастырь Ферн на большой праздник. Иногда Кенна покидала Уик и по приказу отца – так, к примеру, в четырнадцать лет она присутствовала на свадьбе сестры.