Господин Нан полагал, что Шимана Двенадцатый о вере ничего не думает, а думает лишь о выгоде. По мнению господина Нана, навыгоднейшая финансовая операция, которую мог проделать Шимана в данных условиях, заключалась в следующем: не давать новых взяток ни Нану, ни другим чиновникам, – бездонная бочка сыта не будет. Уехать в провинцию Чахар, где, из-за непростительной халатности Ишнайи, половина крестьян сидит на красных циновках. Продать станки во всех остальных провинциях, купить оружие для красных циновок Чахара и заняться учреждением предприятия по имени государство.

Не получив до сих пор от Шиманы ни гроша, господин Нан имел все основания полагать, что дело обстоит вышеуказанным образом, ибо таковы уж законы хозяйства, велящие человеку вкладывать деньги в то, что в данный момент сулит наибольшую выгоду. Словом, Нан не имел причин жаловаться на Шиману, но имел причину его повесить.

– Да, – говорил меж тем Шимана, – множество моих братьев в Чахаре держит ткацкие станки по деревням. Как обрадовала их казнь мерзавца Ишнайи и государев манифест! Знаете, у одного от радости в саду ранней весной расцвели розы! И вдруг мы узнаем, что мастера чахарских цехов подали на нас жалобу, и ссылаются в ней на слова вашего манифеста о том, что «надобно сделать так, чтобы маленькие люди могли трудиться для собственной выгоды». Они утверждают, что маленький человек не получит выгоды, став рабом богача, и что маленькие люди могут защитить свою свободу, лишь объединившись в цеха. От этакой жалобы, – грустно заключил Шимана, – та вишня, что расцвела в саду, увяла.

– Цеха, – сказал хмуро министр, – это несчастье страны! Мелкий ремесленник стремится сделать поменьше и продать подороже. Крупный предприниматель, наоборот, ищет выгоду в том, чтоб продавать больше, хотя б и по дешевой цене. Маленький ремесленник с помощью цеховой монополии навязывает бесстыдные цены и держит товар, пока не найдет покупателя. Крупному торговцу выгодно продать товар побыстрей, чтобы опять вложить деньги в дело. Маленький ремесленник только в одном-единственном городе имеет защищенное цехом право работать мало, а получать много: это называется «привязанность к родине». Крупный предприниматель едет туда, где выгодней. Это называется – выравнивать цены, не прибегая к указам.

– Я высоко ценю вашу откровенность в разговоре со мной, – сказал Шимана. – Жаль, однако, что слова манифеста столь неопределенны. Правда ли, что в согласии с жалобами цехов вы издаете указ, подтверждающий старые запреты на станки и машины?

– Да, – сказал Нан. – В этом указе – окончательный и подробный перечень запрещенных машин. Почему бы не усовершенствовать станки так, чтоб они не попадали под перечень?

Глаза Шиманы забегали, как две мыши. Он надулся.

– Господин Нан, – сказал он, – у наших братьев есть угольные копи в Кассандане. Они очень глубоки и вот-вот остановятся из-за трудностей, связанный с откачкой воды, а паровой водоподьемник, который это делает, запрещен государыней Касией! Что же нам – по три сотни лошадей на руднике держать?

– От одного ученого чиновника, – прищурился Нан, – я слыхал, что этот водоподъемник – не очень-то хорошая вещь, потому что цилиндр в нем то нагревается, то остывает. А если цилиндр будет столь же горяч, как и пар, то отдача от машины возрастет впятеро. Он принес мне чертеж такой машины, и объяснил, что она может быть использована для чего угодно, не только для подъема воды.

Шимана надулся еще больше. Был этот чиновник и у него! Был и показал документ, по которому он признавался автором изобретения и должен был получать за него деньги, – десятую часть от угля, сэкономленного его машиной по сравнению со старой. Еще две десятых получали министры Нан и Чареника, которые тоже как-то при этом числились. Это, значит, опять: он, Шимана, ставит станки, а министр еще получает с этого проценты? А он хоть представляет себе, сколько стоит заменить хороший станок на лучший?