Не самый отъявленный мошенник, покидая эту площадь, еще не знал, что на съезде с базарной улицы его горло пробьет метко брошенный кинжал. И хотя жить ему оставалось всего с полчаса, извозчик как мальчишка радовался двум золотым монетами, размышляя о возможности прокутить их в таверне. Радовался ровно до тех пор, пока Темный Жнец не сверкнул косой, обрезав тонкую нить души.

Мия шла рядом со своим отцом: они вдвоем следовали за гвардейцами, несущими тело наемника по широким просторным коридорам дворца. Со стен на смертных смотрели древние реликвии давно забытых героев и тех, кого до сих пор воспевают в своих одах знаменитые барды. Дворец был равнодушен к метаниям бабочек-однодневок, которые называют себя людьми. Собственно, появись здесь даже эльфы-долгожители, дворец не изменил бы своего белокаменного мнения. Что ему какие-то сотни лет, когда сам он стоит вот уже тысячу и простоит еще столько же, а может, и много больше.

Наконец впереди показались двери гостевых покоев. Сам визирь открыл створки перед гвардейцами. Те, занеся тело и оставив его на кровати, поклонились и поспешили удалиться. Каждый из них опасался, что и их радость продлится лишь до тех пор, пока в горле не заблестит стальное жало.

– Я не понимаю, к чему это, – устало произнес второй после султана, отбросив с лица черную вуаль.

Он уселся в кресло, чуть ли не утопая в нем, и подпер подбородок кулаком. Весь внешний вид, вся суть визиря просто кричали о том, как ему все это надоело. А уж на тело он смотрел с таким презрением, что никто бы не удивился, если бы на следующее утро северянина нашли на городской свалке.

– А тебе и не надо ничего понимать, – прозвучал кряхтящий старческий голос, в котором тем не менее ощущалась сила.

Из темного, неосвещенного угла покоев вышла старушка. Она была опрятной и строгой на вид. Волшебница посмотрела на северянина и покачала головой. Она видела его уже однажды, когда западный шархан, как называли в Алиате магов, явился к ней с жалобой на боль в груди. Видимо, боль была такой сильной, что воину напрочь отбило все мозги. Ибо будь иначе, он бы здесь не лежал.

– Тот факт, что вы, почтенная Эриса, были няней моего названого брата, еще не позволяет вам общаться со мной в таком тоне.

Волшебница посмотрела на этого горделивого, по-своему хорошего, но упертого человека. Тот смело принял вызов и не отвел глаз. Целительница улыбнулась. Про визиря можно сказать много плохого, но никто из живущих на Ангадоре не сможет обвинить его в трусости. Визирь не боялся ничего.

– Ты пойди-ка займись государственными делами, а его оставь нам.

– Дожил. В моем доме распоряжаются женщины, а в гостевых покоях лежит мертвец.

– Отец! – воскликнула Лиамия, чей компаньон лежал на простынях.

– Я восемнадцатое лето твой отец, и что с того? – начал закипать визирь. – Похорони его да забудь. Эзем все еще ждет.

– Эзем будет ждать и дальше, – рассмеялась старушка. От этого смеха даже у бесстрашных по спине ползли мурашки. Словно ворона на могильнике, вот как смеялась целительница. – Не к добру хоронить живых.

– Живых? – переспросил визирь. – Этот, – словно выплюнул он, – не дышит и холоднее сердца моей матери, как он может быть живым?

– Ты пойди, визирь, пойди, – криво улыбнулась волшебница. – Ни к чему эти разговоры. Тайны – они на то и тайны, что каждому встречному да поперечному не раскрываются.

Хозяин дворца покачал головой и направился к выходу.

– Я теперь еще и встречный-поперечный, – пробурчал он и закрыл за собой дверь.

Его действительно ждали государственные дела. А дочь… Что ж, может, через пару сезонов, убедившись, что ее друг действительно окочурился, образумится и примет Эзема. Главное, чтобы эта старая карга не затуманила девушке разум. Но этот вопрос визирь мог доверить своей верной жене, которая всегда и во всем его поддерживала. Уж она-то точно образумит дочь.