Уф! Кое-как дождавшись окончания игривых частушек моего денщика, я быстренько покончил с остатками уже остывшей каши и сел было за строительство планов мести цыганскому колдуну, когда к воротам подкатила целая крестьянская делегация. Шесть мужиков, две бабы и тот самый калачинский староста – могучий мужик с неподстриженной бородой и неистребимым «оканьем».

– Здорово, козачки!

– Здорово, коли не шутите, – чинно кивнули мы с Прохором. – Чего надоть?

– Да ничого… Так зашли, по-соседски проведать, может, нужда в чём? Ну там хлеба, али сала, али крупы гречневой, али курочку свежу да яички…

– Ох ты ж мне, – картинно всплеснул руками старый казак. – И до чего ж заботливые соседи нонче пошли… А ну кончай брехать, говори прямо, чего от Иловайского слушать желаете?! А ты, хлопчик, даже не вмешивайся!

– И в мыслях не было, – охотно открестился я. Все переговоры с просителями традиционно ведёт мой денщик, у него в таких делах и хватки и опыта больше.

Староста сделал невинное лицо, быстро переглянулся с остальными, возвёл очи к небу, словно призывая Господа в свидетели возводимой напраслины, и наконец решился:

– Свадьба от ноне у Авдотьиной дочки и Митрофанова сыночка. Но ить по обычаю на застолье к молодым колдун прийтить должон. Вона ваш Иловайский могёт обчество уважить?

Прохор медленно сдвинул брови, шагнул к бородачу и, едва доставая ему головой до груди, тем не менее сгрёб за шиворот, мгновенно притянув на свой уровень:

– Ты что ж, нашего хорунжего в колдовстве подозревать смеешь?! Да я те за такие обвинения сей же час при всех бороду вырву, в оба уха по пучку засуну и своими руками в луже утоплю! Ишь, мать вашу… поперёк… вместе с батькой и его… узлом… туда… до гроба всем селом помнить будете!

Это я по привычке усыпаю бумагу многозначительными точками, как вы понимаете, мой денщик в эмоциональном плане ничем таким себя не ограничивал. Но у него зато и получалось ярче, образней, конкретизированней и, главное, куда доходчивее для трудового крестьянства. Сельские от его рыка дружно сыпанули под лопухи да по заборам, а сам староста, опустившись на одно колено, едва слышным шёпотом молил простить его Христа ради, потому как «мало ли чего сболтнёшь в неведении, а Иловайский-то, слышь-ко, не колдун, а очень хороший человек, во как!».

– Ну то-то! – Прохор по-братски хлопнул старосту по плечу, помогая подняться, и деловито уточнил: – И велика ли плата?

– За то, что на свадьбе честь окажет, ужо не поскупимся небось. На рубль серебряный скинемся, да водки четверть, да хлеба, да мяском кой-каким побалуем, – частично успокоившись, начал обещать народ.

Я вытянул шею, делая страшные глаза и протестующе размахивая руками.

– Чой-то он? – не понял староста.

– Да бесов отгоняет, – мельком глянув, соврал Прохор, хозяйственно набивая цену моим невостребованным талантам. – Однако ж маловато будет! За цельного характерника, наипервейшего на весь Дон, одной лишь четвертью водки откупиться – мыслимое ли дело?!

– Дак у его-то и работы, поди, непыльно…

– А в чём работа?

– Молодых от злых чар охранить да в спаленку проводить, с гостями стол разделить, и, почитай, вот уж всех делов! – согласно загомонили сельские.

Мой денщик повернулся всем корпусом, встретился со мной взглядом, и я понял, что планов на вечер могу не строить, меня уже зарезервировали на крестьянскую свадьбу! «Абзац» – такое французское слово, значит «отсюда и досюда»… ну и ещё кое-что по ассоциации.

– Ну дак и слава те, Хосподи, – широко перекрестился глава всей деревни. – От то уж мы до цыганского табору бечь собиралися. Бают, у них там свой сильно могучий колдун имеется… грозно-ой!